– Иди, приведи себя в порядок.

Не знаю, что Анита имела в виду, но все равно я пошла в свою комнату. Села на кровать, достала из рюкзака испещренный печатями официальный документ, напечатанный на машинке, подтверждающий мое право до 31 июля 1987 года «проживать в итальянской семье с целью межкультурного и лингвистического обмена в экуменическом контексте». Приютила ли меня Анита из религиозных соображений? Может, она хотела поймать меня на каком-то грехе, реальном или воображаемом? И что на самом деле означало «экуменический»?

Я сняла ботинки. Пол приятно холодил ноги. Я села на пол и начала разбирать чемодан, стараясь не шуметь. Вдруг удастся стать невидимкой? Но нет, в комнату вошла Салли и села рядом, рассматривая меня печальными глазами. Овчарка позволила мне погладить ее морду и почесать белый колючий подбородок.

– Фрида, иди сюда, кофе остынет.

Анита поставила две чашечки на скатерть с красными цветами. Вместе с ручками кухонных ящиков эти цветы были единственными яркими пятнами на белой кухне. Им вторил цветочный узор на юбке Аниты. Подведенные голубым карандашом глаза хозяйки были цвета моего эспрессо – до того момента, как Анита добавила в кофе каплю молока. Коричневый не сочетался с голубым, но выбор карандаша явно был неслучайным. На загорелом лице Аниты голубой напоминал о бескрайнем море, которое я видела только мельком из поезда. Салли лежала на подстилке в углу и вздыхала. Пока мы в молчании пили кофе, Анита заговорщически смотрела на меня. Мое тело наполнилось беспричинной веселостью.

Анита посмотрела вниз и нахмурилась.

– А что это ты босиком?

– А что?

– Смотри, какие у тебя ноги грязные!

– Где?

Анита наклонилась, взяла меня за ступню, как мама, когда делала мне массаж шиацу. Но вместо массажа Анита шлепнула меня по своду стопы.

– Вот, как я и говорила. Черные-пречерные. И в собачьей шерсти.

– Ну немножко, – я со стыдом посмотрела на свою слегка почерневшую ступню.

– Приехала из такой современной страны, а ходишь как дикарка, – у Аниты вырвался необидный смешок, ситуация ее веселила. – Завтра на рынке купим тебе вот такие тапочки.

Она подняла обе ноги, идеально прямые, как у моей старой куклы Барби Малибу, у которой под купальником были видны линии загара. Тапочки Аниты оказались расшиты стразами и бусинами. Если бы я была младше, я бы безумно захотела такие же.

– Симпатичные, – искренне похвалила я, хотя у меня никогда бы не хватило смелости носить подобные. Я не хотела, чтобы Анита покупала мне такие шлепанцы, однако у меня не было сил спорить. Даже мое тело уступило Аните, когда ее рука в золотых кольцах потянула меня в ванную с обшарпанными стенами, но безупречно чистым кафелем. – Так, помой ноги и больше босиком не ходи. Хорошо? Завтра куплю тебе тапочки, а пока держи вот сабо.

Анита наполнила биде теплой водой и заставила меня опустить в нее по очереди каждую ногу. Так вот зачем нужно биде. Пока я, по указанию Аниты, намыливала ступни, она похлопала меня по ноге.

– А бедра у тебя что надо! А у меня смотри, какие крепкие. Потрогай! – Анита поставила на унитаз ногу в блестящей обуви и задрала юбку, чтобы показать мне мускулы, которые я уже оценила в машине. – Ты когда-нибудь видела, чтобы у женщины в сорок лет были такие бедра?

Зазвонил телефон, и Анита ушла. Я вытерла ноги – они были влажные и вкусно пахли – и надела деревянные сабо. Обувь оказалась мне велика, о чем сообщала на каждом шагу по дому. По дороге на кухню я краем глаза заметила, как Анита стояла в коридоре с телефонной трубкой в руке, опираясь бедром на мозаичный столик. Она смотрела в пол, и ее голос звучал нежнее нежного.