Пьяненькая и веселая Магда, соотечественница незабвенного Карлсона, который когда-то, еще до изобретения таких малоприятных напастей, как смог, кислотные дожди и радиоактивные осадки, жил на одной из Стокгольмских крыш, уже с минуту теребила Сергея за рукав, требуя внимания к своей персоне. Оказалось, что верховодившая за стойкой стройная миловидная брюнетка – не то официантка, не то владелица кафе – уже несколько минут на ломанном английском языке, перемешанном с итальянским в равных пропорциях, пытается выдворить изрядно загулявшую компанию за пределы артистического кафе. Причиной негостеприимства длинноволосой и не менее длинноногой итальянки оказались протесты со стороны аборигенов, видимо, завсегдатаев, недовольных неумеренным употреблением спиртного различных видов в произвольных пропорциях. Не доставляли радости «артистам» и громогласные попытки установления международного контакта сразу на четырех, нет, на пяти (Извеков все время пытался перейти на русский) языках, не родственных между собой.

– Per favore, signore[8]… I ask to leave[9]… I regret…[10]

– Il conto, per favore![11] – блеснул своими познаниями в итальянском Сергей под аплодисменты собравшихся.

Рассчитывался, естественно, он, как единственный в компании русский, конечно же, с широкой душой и, к тому же, призер. Собственно, именно его победу и «обмывали» в столь теплом коллективе. Правда, первоначально, желающих поздравить «этого русского» было раза в три больше, но, в конце концов, остались только самые стойкие.

– C’e… un buon ristorante… qui vicino?[12] – спросил он уже в дверях симпатичную брюнеточку, сменившую гнев на милость после того, как Сергей истинно по-русски отказался взять сдачу с купюры в пятьсот евро, да к тому же прибавил еще несколько цветных бумажек, небрежно бросив с широким ленинским жестом: «Манча![13]»

Остальное он помнил довольно смутно.

Кажется, теряя по мере продвижения «бойцов» и остатки человеческого облика, компания посетила еще пару кафе, совершенно не отложившихся в памяти, пыталась станцевать уже втроем ирландскую жигу, смахивающую почему-то на сиртаки, на парапете какого-то фонтана, имела приятное общение с местной полицией – двумя мужчинами и женщиной – в темно-синих мундирах и высоких белых касках…

Проснулся Сергей в абсолютной темноте на постели, разоренной так, будто на ней только что состоялась коррида. Голова трещала так, словно кто-то изнутри пинал в стенки черепа ногами, разъяренный полной невозможностью выбраться наружу и горящий желанием жестоко отомстить его обладателю.

Несколько минут ушло на то, чтобы осознать, что находится он, все же, в собственном номере, ставшим родным за проведенную в нем неделю с гаком, а вовсе не в местном аналоге вытрезвителя, мысль о котором вспыхнула сразу же, как только в памяти всплыли улыбчивые и вежливые стражи порядка.

Оглашая помещение невнятными стонами, незадачливый победитель чемпионата выбрался из постели и, ежесекундно натыкаясь на предметы обстановки, которых в полупустом, как он хорошо помнил, номере оказалось на удивление много, принялся за исполнение двух своих самых насущных, хотя и взаимоисключающих, желаний.

Первая задача оказалась относительно легкой – топографическим идиотизмом Сергей не страдал никогда и дверь туалета находил всегда, даже в невменяемом состоянии и без света, зато вторая была заведомо обречена на провал, поскольку воды – питьевой разумеется – в номере не было.

После долгих поисков страдалец напился тепловатой, отдающей, хотя и не хлоркой, но все равно какой-то химией, воды, из-под крана в умывальнике, вывернув голову самым противоречащим человеческой анатомии образом. Рядом, на раковине стоял стакан с зубной щеткой, но воспользоваться им Сергею почему-то не пришло в голову – он просто повертел его в руках и с понимающей улыбкой поставил обратно. Единственный вопрос, оставшийся после удовлетворения потребностей, заключался в том: почему, собственно, он спит совершенно голым? Вроде бы, склонности к натуризму он за собой никогда не замечал… Но на решение этой теоремы не было сил.