Затем Эйхман повернулся ко мне и сказал: «Евреи – это бич земли. Их надо уничтожить. И единственный способ уничтожить их – это уничтожить всех молодых. Старые уничтожат сами себя».
Затем Эйхман кивнул другому эсэсовцу и указал на хныкающего младенца. Эсэсовец в нерешительности подошёл к ребёнку, нерешительно посмотрел на него, затем заговорил заикаясь.
«Простите, – он повернулся к Эйхману, – но я не могу. Это всего лишь младенец…!»
Лицо Эйхмана покраснело от гнева. «Немедленно доложи своему капитану».
Когда эсэсовец повернулся к двери, Эйхман сказал: «Но сначала подожди. Ты должен научиться не быть мягким – в конце концов, это всего лишь еврей».
Эйхман встал со своего места, расстегнул кобуру пистолета (рассказчик назвал тип оружия – Люгер) на ремне и, улыбаясь, подошёл к ребёнку.
Он повернулся ко мне и сказал: «А теперь смотри – ты никогда не забудешь меня, важный еврей».
Он прижал дуло пистолета к голове младенца и не раздумывая нажал на курок.
«Вот как надо это сделать». Он обратился к эсэсовцу: «Теперь иди и покажись своему капитану. У меня есть кое-что для тебя, что укрепит твои нервы».
Он держал пистолет так близко к голове младенца, что кровь забрызгала его пистолет. Заметив кровь, он бросил пистолет одному из своих эсэсовцев и сказал: «Почисти это» – и, указывая на кровь, которая покрыла пол, добавил: «И уберите этот беспорядок».
Затем он повернулся ко мне и сказал: «Мясом этого ребёнка будут кормить моих собак, а кости будут измельчены, чтобы сделать мыло и удобрения».
Мне удалось вырваться из-под стражи и броситься к Эйхману. Проворный, как кошка, он схватил ещё один пистолет, лежавший на его столе, и ударил меня по голове.
Меня вытащили из кресла, отвели к машине и отправили в Освенцим.
«Добро пожаловать в ваш новый дом, – насмешливо сказал один из мужчин, сидевших рядом со мной. – Тебе не будет одиноко – твоя жена и дети пробыли здесь почти час».
Позже я узнал, что он был прав. То, что мою жену, сына и дочь загрузят в печи концентрационного лагеря Освенцим, было лишь вопросом времени.
Я написал премьер-министру Давиду Бен-Гуриону, что готов добровольно дать показания на суде над Эйхманом; снова встретиться с этим палачом и сказать ему: «Этот важный еврей никогда тебя не забудет».
Эта жуткая история почему-то не появилась вместе с её источником на суде в Иерусалиме. В противном случае – если бы она заслужила доверие – она свела бы на нет все спекуляции на тему банальности зла. Как же к ней относиться? Поведение Эйхмана, с моей точки зрения, согласуется с аналитическими данными его психологического обследования в период проведения следствия в рамках подготовки судебного процесса. Действительно, здесь мы видим и садизм, «смертоносную ментальность» (по Л. Зонди) в действии; и самолюбование своей жестокостью, т. е. нечеловеческой силой, попирающей всевозможные моральные устои; и – пренебрежение к чужой жизни, отсутствие милосердия и снисхождения не только ко взрослым, но и к детям и даже младенцам. Так что с точки зрения логики вышеприведённая картина вполне укладывается в представление о личности злодея. Но было ли всё так, как описано, неизвестно. В то же время, чтобы нафантазировать подобное, надо обладать чудовищным воображением…
Эйхман вместе с Гёссом проработал все детали процесса[179]: от встречи прибывающих в Освенцим жертв оркестром узников в полосатых пижамах до отправления их на «санитарную обработку», умерщвления газом, отправки трупов в крематории и периодической замены команды уборщиков, которых отправляли по тому же маршруту. Эти уборщики не участвовали в умерщвлении своих собратьев, но после нескольких недель такой работы они отправлялись вослед им. Гёсс отмечал, что Эйхман не жаждал поменяться с ним местами, но был одержим идеей уничтожения евреев: «Без сожаления и хладнокровно мы должны завершить истребление как можно быстрее».