Слово мырза, что на казахском языке означает "господин" или "знатный человек", было обращением, подчеркивающим высокий статус Баймухамбета. Официальный тон переводчика звучал подчеркнуто уважительно, но в нем все же сквозила нотка напряжения.

Прислуга помогла баю снять полушубок и байпаки. Абыз было предложила супругу надеть маси – тонкие кожаные сапожки, традиционную обувь, которая носится для тепла и удобства внутри дома. Но Баймухамбет отказался и, оставшись в войлочных чулках до колен, взобрался на невысокие нары, занимавшие все оставшееся пространство комнаты и покрытые дорогим ковром.

Он прошел в правый угол дома и заглянул в детский бесик, сплетенный из прутьев таволги. Колыбель, наполовину накрытая по традиции семью символичными вещами: чапаном, полушубком из бараньей шкуры, меховой шубой, уздечкой, камчой и специальной накидкой, хранила их первенца. Заглянув в лицо мирно спящего младенца, Баймухамбет наклонился над бесиком и со словами «Әлди-әлди» (баю-бай), шепотом убаюкивая сына, поцеловал его в лобик.

Почему-то взгляд его задержался на одной из многочисленных сабель, украшающих стену. Рука сама собой потянулась поправить оружие, словно от его точного положения зависел порядок в доме. Лишь убедившись, что все на своем месте, бай уселся во главе низкого столика, подогнув ноги калачиком.

Его поведение могло показаться надменным. Он будто бы не замечал и не слышал послов. На скулах русского офицера начали судорожно подергиваться мышцы от явного раздражения.

Абыз, стараясь смягчить напряжение, преподнесла супругу пиалу с чаем. Она прекрасно понимала: за этой кажущейся безразличностью бай скрывает свои растерянность и размышления. Он внимательно оценивает ситуацию, обдумывает возможные шаги и готовит достойный ответ.

Баймухамбет неспешно, почти с вызовом, еще раз осмотрел бедный, явно чужой, полувоенный наряд переводчика. Затем смачно отхлебнул горячий, душистый чай и, отведя взгляд на гостя, коротко бросил:

– Что ты сказал?

Желая заручиться поддержкой, переводчик бросил тревожный взгляд на офицера, а затем, скрепя зубами и сдерживая раздражение, вновь обратился к баю:

– Нам приказано вам лично передать указ русского министерства.

Баймухамбет внимательно посмотрел на гостя и спокойно, но с заметной строгостью произнес:

– Я думаю, ты не забыл традиции нашего народа: за хорошую новость тебе сүйінші (подарок за радостное известие) полагается, а вот за плохую и головы лишить могут.

– А я-то что? – растерянно пробормотал Исенгалиев, чувствуя, как к горлу подступает ком. – Я всего лишь переводчик.

В этот момент отворились двери полуземлянки, и в комнату вошли родственники бая. Оказывается, Абыз, предчувствуя неладное, послала за ними гонцов. Она сочла это необходимым – нечасто, а точнее, никогда, женщина не могла припомнить появления русских офицеров в их краях.

Баймухамбет удивился неожиданному визиту родных, но быстро сориентировался. Он посмотрел в сторону супруги и благодарно кивнул.

Два родных брата Баймухамбета, которые зимовали со своими семьями и скотом недалеко вверх по течению реки, привычно заняли места по правую руку от бая.

Бай Азамат, дядя хозяина, со своими сыновьями расположился у левой стены. Вместо приветствия он ворчливо бросил:

– Надеюсь, что встреча действительно очень важная. Впервые в жизни я прервал утренний намаз, и мы гнали лошадей десять верст галопом.

– Сейчас это узнаем, – Баймухамбет одним глотком допил чай из своей пиалы и, обратившись к царским посланникам, сурово добавил: – Чует мое сердце, что ваша новость не из хороших. Говорите, раз уж пришли!