Шоссе было почти свободным от легковых автомобилей. Лишь мчались в обе стороны громадные гудящие фуры, напоминавшие стада бизонов, и шоссе было продавлено их тяжелыми колесами.

Пустыня лесов и полей, отсутствие селений и признаков человеческой жизни придавали пространствам инопланетный характер. И среди этого безлюдья, на двух столбах, по обе стороны дороги промелькнули два напыщенных портрета. Президент Арнольдов и премьер Хлебопеков, глядящие один на другого надменно, с яростными презирающими глазами, похожие на бойцовых петухов.

Настало время выйти на связь с Москвой и передать в эфир свой первый репортаж.

Он увидел проселок, взбегавший на холм. Свернул, достиг вершины, по которой бежали волны зеленой травы, качались нежные колокольчики и ромашки. Поодаль виднелись развалины какой-то деревни, просевшие крыши, зиявшие черные окна. Он достал телефон и вышел на связь. В Москве ему были рады. Некоторое время он слышал музыку и слова ведущего, который возвещал о его появлении в эфире. И он, оглядывая близкие травы, далекие синие леса, высокие летние облака, стал вещать:

– На этот раз меня окружают не ажурные конструкции автосалона, а русские летние травы. Не роскошные модели знаменитых автоконцернов, а полевые цветы, на одном из которых шевелится шмель. Сюда, в эти русские просторы, меня домчал великолепный «Вольво-ХС90». Не стану расхваливать все удобства этой уникальной машины. Скажу, когда вы в нее садитесь, у вас возникает ощущение, что вы оказались в утробе матери, которое вы когда-то покинули. Набирая за первую секунду сто километров в час, я позволял себе развивать скорость в сто тридцать километров, благо не встретил ни одного поста ГАИ. Но красота и таинственная прелесть этой поездки не только в качестве великолепного автомобиля. Благодаря «Вольво-ХС90» вы моментально переноситесь из технотронной цивилизации, из мира рафинированного интеллектуализма и изысканных гедонистических наслаждений в первобытную доисторическую Русь, населенную неведомыми племенами, которые ходят в шкурах, изъясняются на языке, лишенном согласных, ударяются оземь, превращаясь в волков, оленей, медведей. Таковы мои первые впечатления о России сокровенной. До встречи. С вами был Петр Зеркальцев.

Он прятал телефон, когда услышал за спиной легкий шорох. Оглянулся. На него смотрело маленькое, мохнатое существо с одним глазом, красным, как рубин. На существе были лохмотья, ноги обуты в рваные резиновые сапоги. Оно странно хрюкнуло и побежало, захромало, покатилось, исчезая в кустах. И там, где оно только что было, летели зеленые волны травы, качались полевые цветы.

Зеркальцев испытал большое изумление. Стал спускаться с холма туда, где сверкала его машина.

Он одолел половину пути и завернул в кемпинг, окруженный подступившим лесом. Бензоколонка. Небольшая, затейливо построенная гостиница. Кафе. Стоянка для автомобилей, на которой громоздилась одинокая фура. На брезенте был ярко нарисован оранжевый беркут. Кривой клюв, злобно нахохленный загривок, распушенные перья. У фуры расхаживал дальнобойщик в зеленом комбинезоне, другой возился в кабине.

Зеркальцев поставил машину перед входом в кафе и пообедал, отметив добротность борща и пельменей, свежесть ржаного хлеба и чистоту помещения, в котором отсутствовала обычная для таких заведений безвкусица.

Вышел из кафе. Увидел дальнобойщика, который осматривал его машину, любовался, восхищенно качал головой. Он был крепок, в ладно сидящем комбинезоне, русоволосый, с открытым красивым лицом, какие красовались на советских плакатах, изображавших летчиков, шахтеров, танкистов. Он поднял на Зеркальцева ясные голубые глаза и сказал: