Но как возбудить жалость народа к тем, кто и впрямь жирует за его счет? Вот загадка из загадок. И тут чья-то умная голова сообразила, что современное название власть имущих – слуги народа. И они, власть имущие, с этим названием не только согласны, но и гордятся им. А слуг, как известно, надо драть розгами, драть как сидоровых коз, а выдрав, можно прощать все: безделье, воровство, хамство, и не только прощать, но и щедро одаривать. Провели референдум. Народ нововведению единодушно сказал: да. Нововведение, как известно, приживается в том случае, если имеет глубокие исторические корни. Здесь они были. На Руси слуг драли всегда. И вновь стали драть.
Чем ближе чиновник был к народу, тем чаще его драли. Районные власти пороли каждую субботу, городские и областные – раз в месяц, краевые – раз в квартал, самые высшие эшелоны – Парламент и Конгресс – раз в полгода. А в новогоднюю ночь под бой курантов, когда вся страна поднимала бокалы с шампанским, в Кремле пороли главу государства.
Никто и вообразить не мог, до какой степени в результате народ полюбил свою власть! Налоги собирались на 200 процентов, коммунальные услуги люди оплачивали в полном объеме, причем сразу на две жизни вперед. Мусор попадал точно в урны. И даже плевать стали не на землю, а в специальные шелковые платки. Конечно, порки показывали по телевидению. Одни – по местному, другие – по центральному. После таких эфиров шахтеры больше не стучали касками по горбатому мосту напротив Дома Правительства, требуя зарплаты, хотя ее по-прежнему не получали, наоборот, в этих самых касках они бережно везли из Кузбасса, Коми, Тулы, кто домашние пирожки, кто – самодельные пельмени, кто – клюквенный кисель, чтобы вручить их тому представителю власти, чью задницу на днях отчаянно месили мускулистые мужики, вручали и ехали обратно голодать. Вот какие чудеса творит с русскими людьми такое чувство, как жалость!
После порки полагалась премия. Я получил в кассе деньги и стал думать о Гульсары. Знает ли она, что именно я претерпел ради нее, на какую пытку пошел? А кстати, знают ли жены остальных слуг народа, какой болью и унижениями оплачиваются их шубки, сапожки, их поездки на курорт? Какой чудовищный договор со своей душой надо заключить чиновнику, чтобы оплатить все это? Да, они знают. Они, жены русских чиновников, это те же самые жены декабристов, которые в трудный час всегда находятся рядом. Знает и моя жена, Гульсары, и встретит меня сейчас цветами, пышным обедом, жаркими ласками.
«Славно выдрали?» – спросила Гульсары. Вместо ответа я протянул ей деньги. «О, тебе большую премию дали! – сказала «жена декабриста», убирая деньги в кастрюлю, из которой только что достала курицу. – Деньги, это очень кстати, потому что нам нужно нанять еще одного личного психолога.» «К Тане?» – поинтересовался я. «Нет, к попугаю. Я кстати уже написала об этом своей тете в Козлы-Орду, – сообщила мне женщина моей мечты, намазывая куриным жиром мне задницу. «Ты послушай, какое эта паскуда-тетка нам прислала письмо: «У вас в Москве все занимаются только собой и никто не занимается птицами. А что же это за жизнь без пичуг? Нет, хоть режьте меня на сто частей, а я, хоть и живу в Козлы-Орде, вам не завидую.» «Вот дрянь! Не завидует она нам! Завтра же у моего попугайчика будет личный психолог. И поди напиши еще раз, что в Москве я не занимаюсь птицами. Урою, коза драная!» При упоминании драной козы у меня почему-то почернело в глазах, и я подумал: «Женщины, женщины, как мало вы знаете о нас, о тех, кто вас любит. А может быть именно оттого, вы так беззаботны и так прекрасны. Поэтому спасибо Вам, любимые, за то, что вы ничего о нас не знаете и не хотите знать».