– Ладно, – сдался я.

– Вот так бы и сразу, – сказал бригадир и сбросил.

Послать бы этого долбоящера, но треклятое раболепство перед начальством я всё никак не мог в себе побороть.

В коротеньком жёлтом халатике и скрученным полотенцем на голове вернулась Таня. Ее щёки слегка покраснели. Улыбнувшись, она развязала поясок на халате и опустилась мне на колени. Котяра, презрительно фыркнув, ретировался из комнаты.

Мы начали целоваться. Металлический шарик в ее языке стукался о мои зубы. Она надавила мне на плечи и я, увлекая ее за собой, лег на спину. Стал нелепо ёрзать задницей, стаскивая с себя предательски узкие джинсы.

– Я помогу, – сказала Таня.

Проворно стянула с меня штаны и трусы, бросила на пол. Поцеловала меня в шею, потом чуть прикусила мочку уха, и жадно впилась в губы. Больно сдавила мой член в кулаке, направила, и плавно, на выдохе, села. Сорвала с головы полотенце, по-киношному встряхнула влажными, пахнущими фруктовым шампунем, волосами и, постанывая, задвигала бедрами.

Курили на балконе. Таня, завернутая в одеяло, с растрепанными волосами, выпускала дым в открытое окно. На улице светало. На освещенной парковке возле палатки «Слоёный пирожок» пили кофе таксисты. На проспекте Циолковского мигали жёлтыми зрачками светофоры.

Таня выбросила окурок. Зевнула, прикрыв рот ладонью:

– Ой, если честно, я бы поспала. Сегодня ещё на консультацию в институт ехать…

Я понял, что меня культурно сливают. Но это было очень кстати. Через четыре часа начиналась моя рабочая смена. Я хотел добежать до дома, собраться, и хотя бы пару часов вздремнуть. А уходить сразу после секса выглядело бы не комильфо.

– Спать лучше вместе, а отсыпаться поодиночке, – глупо пошутил я.

Таня вышла меня проводить в коридор, включила свет. На ней снова был жёлтый халатик.

– Лёш, надеюсь, без обид? Мне правда надо выспаться, и встать со свежей головой, у меня очень сложный экзамен, – сказала она и поцеловала меня в щёку.

– Да всё нормально, – улыбнулся я. – Я позвоню.

– Буду ждать.

Я набросил на плечи рюкзак, взял чехол с гитарой и вышел из квартиры.

– Лёш, а толстовка? – сказала Таня, приоткрыв железную дверь.

– Дарю, – ответил я, спускаясь по лестнице.

– С похмела, что ли? – подошёл ко мне Гоблин. Никакая мятная жвачка не могла заглушить тяжёлый тошнотворный запах его перегара.

– Да не выспался просто, – отступил на полшага я, спасаясь от убийственного амбре.

– А, ну ладно. А то я смотрю, ты чё-то помятый какой-то сегодня.

Он прищурился:

– От кого в глаз-то прилетело?

– Шальная пуля, – рефлекторно коснулся брови я.

– Понятно. Ну, если чё, обращайся, у меня фуфырик в раздевалке сныкан.

– Буду иметь в виду, – ответил я.

Гоблин убежал за новой накладной. Подобные благородные выпады с его стороны меня совсем не удивляли. Но великодушие Гоблина зависело от того, успел он опохмелиться или нет.

Утром, перед сменой, я купил в киоске пакетик быстрорастворимого кофе и полулитровую бутылку колы. Выпив половину, высыпал кофе в бутылку. Давясь пеной, я выхлебал этот термоядерный коктейль. Коктейль «Бодрость», как называли его на факультете мои однокурсники. Он не раз выручал нас перед экзаменами, если приходилось, к примеру, вызубрить курс античной литературы всего за одну ночь.

До обеда я чувствовал себя бодрячком. Но потом меня стало вырубать на ходу. Я ронял на пол хлеб. Несколько раз, по ошибке, угонял чужие телеги, за это мне чуть не набили морду. Перепутал позиции в накладной. Пришлось собирать заказ поновой. Светка кричала так, что раздувались вены на шее.

– Я вообще сегодня не в свою смену вышел, – защищался я каким-то не своим, бабьим голосом.