– Нет, не так! И для того чтобы ты не придумывал на своего отца никаких нелепостей и в конце концов не стал бы его считать за дурного человека, я уж лучше расскажу тебе всю правду. Слушай же! В течение целых трех веков Цургейдены из рода в род прилежно подводили счеты, сидя за конторкой от ранней молодости и до глубокой старости. «Цургейден и сыновья» – так издавна звалась их фирма. Все они были купцы, торговцы и судовладельцы, вплоть до твоего отца. Это был человек с новыми воззрениями, и в этом состояло все его преступление. Ну вот, теперь ты знаешь все!

Бенно отрицательно покачал головой:

– Только это? Больше ничего?

– Ну и еще кое-что, – сказал старик, – покойный никогда не умел беречь деньги, он любил и ласковый солнечный свет, и беззаботный смех, и дружескую беседу, тогда как брат его только одно и знал, только одно любил, об одном и думал: цифры, цифры и цифры. Вот почему братья никогда не ладили между собой и, наконец, окончательно разошлись.

– Так, значит, мой отец умер не здесь?

Гармс как бы случайно отвернулся в сторону и коротко ответил:

– Нет, не здесь!

– Но кем он был? Чем занимался при жизни?

– Он был студентом, изучал разные науки и здесь и там и расходовал очень много денег.

Бенно провел рукою по лбу и спросил:

– Он, значит, был мот и расточитель? Да?

Старик кивнул.

– Да, – сказал он, – мот и расточитель, но чудный, честный, благородный человек, всеми уважаемый и любимый. Только вот деньги буквально таяли у него в руках: горсть золотых гамбургских дукатов[2] была для него сущий пустяк; всего одна минута, и все эти дукаты мигом исчезали, точно у них вдруг разом вырастали крылья.

Все это старик говорил таким тоном, точно это были самые отменные качества покойного.

– У каждого человека имеются свои недостатки, – продолжал он. – Только не всегда так преувеличивают их! Впрочем, ты об этом лучше совсем не думай, но знай, что деньги Цургейденов ничем не лучше моих, а мои тебе обеспечены, мой мальчик! Ладно, ступай себе наверх в свою комнату и загляни в тайничок: я припрятал тебе в нем горсточку слив.

Бенно встал.

– Ты полагаешь, что мне лучше вовсе не заходить в гостиную, Гармс?

Старик потряс головой:

– Так будет лучше, дитя мое, барометр стоит нынче низко и предвещает бурю!

– Уже не из-за меня ли опять? – спросил встревоженно юноша.

– Не то чтобы из-за тебя. Но старики наши сегодня взволнованы! Зачем тебе впутываться в их неприятности?

– Ну да, конечно! Спокойной ночи, Гармс!

– Спокойной ночи, дорогой мой, не забудь же заглянуть в трубу твоей печки!

– Спасибо тебе, Гармс!

И мальчик побежал наверх. Крадучись пробирался он мимо общей комнаты по совершенно темным сеням, как вдруг услышал, что кто-то произнес его имя, и это заставило его на минуту остановиться.

– О ком вы скорбите, матушка? – говорил сенатор. – Уж не опять ли о Бенно? Вам все кажется, что ему нехорошо живется!

– Нет, зачем же мне печалиться о Бенно, Иоганн? – отвечал тихий женский голос, похожий на вздох. – Разве он не получает самые лучшие отметки, разве он не на лучшем счету у своих преподавателей? Но меня огорчает, что ты не любишь его, что ты преследуешь в этом невинном ребенке его покойного отца, которого ты своей жестокостью и нетерпимостью вогнал в гроб!

Сенатор насмешливо фыркнул.

– Упреки! – сказал он резким тоном. – Пожалуй, можно было бы с большим правом сказать, что его память до сей поры нарушает наш семейный мир и вызывает постоянно досаду и раздражение. Но вот теперь я знаю, почему вы всплакнули. Сегодня день рождения Теодора, не так ли?

Ответом было подавленное рыдание старушки. Бенно чувствовал себя также крайне взволнованным. Сегодня день рождения его отца, а где та одинокая могила, о которой даже и он, сын его, не знает? Чья рука когда-либо положила венок на эту позабытую всеми и заброшенную могилу?