– Ты любишь дерево, но ненавидишь плод, – возразил ему Иисус. – Хочешь ты собрать смокв с терновника. Ты опустошен. Душу твою охватила тьма. Ты подобен человеку, у которого на поле зарыто сокровище. Стенаешь и жалуешься на судьбу, но ничего не знаешь о том, что богаче иного вельможи. Говорю тебе, не жди Царствие, не спрашивай где оно. Оно всюду, но ты не узрел его.

– Да, я слепец! – Иуда попытался заглянуть в глаза Учителю, но отвернулся, не выдержав взгляда Иисуса. – Слепец и глупец! Но видел я страшный сон, будто на холмах иерусалимских стоят шатры южных кочевников, а на развалинах города Давида и Соломона пируют дикари, покорители Рима. Готовы они сойтись в великой битве. Не будет пощады невинному и слабому. Ужели такая судьба уготована славной земле израильской? Сердце переполняется печалью. Оттого слова мои резки. Прости, Раввуни.

Иисус, превозмогая боль в суставах, приподнялся на локтях, прислонился к стене. Улыбка света исчезла с его уст.

– Не я ли говорил, что только претерпевший до конца спасется!

– О, если бы я знал, что послужит к миру! Но то сокрыто от меня. Ведь и ты говорил, чтоб не давали святыни псам и не бросали жемчуга перед свиньями. Но не послушались тебя! А ныне свиньи попрали истину, и псы растерзали нас!

– Сказано было, что темны врата и узок путь. Немногие находят их.

– Они ничего не слышат и не разумеют, – Иуда распалялся все более. – Жаждал я северного ветра, хотел узреть восход солнца над пустынею, чтоб потоки небесные напитали ручьи и реки возвысили. Мечтал стать свидетелем весны мира, где взор ублажает цветущий миндаль, персик, абрикос и слива. Там, при тихом ветре, средь ясного неба, услышу я раскаты грома, увижу молнию и град. Поздние дожди очистят землю от скверны. Поля наполнятся всяким цветением. И ты, Учитель, воссияешь росою Израиля, пустишь корни и расцветешь лилией, уподобишься могучему кедру, розе саронской, зеленеющей маслине в долине иорданской. Миртовый венок увенчает твою голову, голову героя и победителя. Ученики твои умножатся куропатками. Проклятия врагов обернутся в гной и червей. Изгонят злодеев через Навозные ворота, как изгнали Иосифа Каиафу, вслед за Понтием Пилатом. От недругов твоих не останется и следа как от ветра. Будут рыскать они по пустыне шакалами, пожирая падаль. И нигде не найдут успокоения, отовсюду гонимые. А ты засияешь карбункулом, даруя свет незрячим. Священным аметистом заблистает слово твое, сапфиром – истина твоя, потому как сильнее она мудрости халдейской и вавилонской. Смарагдом засверкают деяния твои.

– Умерло семя твое до времени, не принесло плода. Не горело в тебе сердце! – серо-голубые глаза Учителя вспыхнули гневом.

– Но коль так, то помоги моему неверию. Ведь люди…

– О, люди! – перебил его Учитель. – Сколько раз хотел я собрать их, да они не пожелали. Род неверный! Доколе будут терзать меня? Бесы нашли себе приют в их телах и душах. Царствие отдам малым. Вот, Лука подрастает. Он унаследует слово и дело мое. Я обучил его грамоте. Он запишет сказанное и понесет свет во мрак.

– Лука слишком молод…, – пытался возразить Иуда, но смутился духом и замолчал.

– Не веришь! – голос Учителя вновь окреп, словно и не знал он старости и болезней.

– Боюсь я. Боюсь, что и его постигнет судьба двенадцати. Разве не дал ты нам силу исцелять больных и изгонять демонов? Но где былая сила? А что может поделать малолетний Лука? Вот и ты…, – Иуда запнулся.

– Говори! – потребовал Учитель.

– Люди слабы в вере. А веру укрепит только чудо.

– Чудо? Но разве я не творил чудес? Не я ли исцелял калек, расслабленных, немощных, слепых и прокаженных? Не я ли воскрешал мертвых? Не я ли накормил несколькими хлебами и рыбами девять тысяч мужей? Не я ли ходил по воде и превращал ее в вино? Каких еще чудес им надобно? О, род лукавый! Вечно он ищет знамения и чудеса!