Не разбирая дороги, он бросился вон из дома. В тесном дворе и на улице его поджидала пестрая толпа городских бездельников и попрошаек. Зеваки собрались из любопытства, посудачить да поглазеть на странника иерихонского.

– Подите вон, дети скверны! – в исступлении кричал сын Симонов, расталкивая горожан, прокладывая себе посохом путь. – Прочь, племя бесовское!

Народ гудел, ничего не понимая. Иные принялись поносить и злословить Иуду. Иным показалось, что глаза его сверкают огнем, а облик осквернен кровью. В страхе отшатнулись они.

– Он испустил дух! – брызжа слюной, в гневе вопил старик. – Тот, которого вы ждали, о котором вы пророчествовали, которого вы прокляли, покинул вас!

Не помня себя от ярости, Иуда выбрался на узкую улочку. Близился вечер. Ветер гнал по земле пыль, клочья сухой травы, развевал нечесаные волосы. Черные тучи неслись со стороны далекого моря, спеша накрыть Назарет погребальным саваном. Блеснули первые молнии, тяжелые капли окропили твердь, мир содрогнулся как при землетрясении.

– Безумцы! Безумцы! – кричал Иуда вослед редким прохожим. Он заглядывал в окна, стучал посохом в двери, призывал горожан к покаянию.

– Да ты сам безумец! Голосишь, словно одержимый. Всех покупателей распугал, – какой-то лавочник пытался урезонить старца.

– Нечестивцы! Что даст ваше семя? Оно породит смерть! Лучший страны сей покинул вас, недостойные! – Иуда обессилел. Он упал на мокрые камни и зарыдал. Тяжелые от влаги одежды сковали костлявое тело. Водяные потоки несли уличную грязь и городские нечистоты, подхватывая старческие слезы. И показалось Иуде, будто мир уподобился лунному отражению на глади моря галилейского. Стоит коснуться его, и все вокруг исчезнет. Останется лишь темная бездна, в которой властвуют демоны ночи. В исступлении он колотил кулаками мостовую, да только руки изодрал в кровь. Город не исчезал, стоял перед глазами навязчивым ночным кошмаром.

– Никчемный, ничтожный я человек, – бился в судорогах Иуда. – Не дано мне предать или зарезать. Скажи, Раввуни, кого я погубил? Тебя? О, нет! Так может, я сам себя обесчестил? Каково мое прегрешение? Нет, я знаю, я понял, что ты хотел сказать! Иуда, сын Симонов, из Кариота, ты погубил всех нас! Проклят пред Богом повешенный на дереве. Но трижды проклят тот, кто отверг волю Господа! Ничего у меня не осталось. Но я все еще жив! Нет у меня пояса, но есть веревка, которой увиты чресла мои.

Бог! Слышишь ли ты меня? Не принес я на алтарь тебе сына человеческого! Принесу тебе другую жертву, лучшую, нежели Каин, большую, нежели Авраам!

Учитель! Пусть дела мои были злы, а дела твои праведны! Но я не умру лжецом! Я иду вслед за тобою!

Попирая камни и грязь, превозмогая боль и стариковскую немочь, Иуда поднялся. Опираясь на посох, сбивая ноги, он медленно поплелся к городским воротам, горячо желая скорее покинуть ненавистный Назарет и найти крепкую смоковницу у подножия соседнего холма. Она выдержит его и примет на себя грех.

Владимир Григорьевич Бондаренко – выдающийся российский литературный критик, публицист, журналист. Заместитель главного редактора газеты «Завтра». Главный редактор газеты «День литературы».

Это стихотворение поначалу ошеломляет всех без исключения, возникают самые разные эмоции от гнева за кощунство до чувства трагичного понимания войны. Стихи и писались явно для себя, без всякой надежды на публикацию.

Да и автор не считал себя поэтом. К тому же стихи явно написаны не в русской милосердной поэтической традиции. Иное, чисто советское отношение к жизни и смерти, чуждое христианской традиции. Но пробирает до глубины души.