В душах, где прежде надежды цвели,
Ищет клочки плодородной земли.
Дерево сеет упорно и скорбно
Горсти семян – как библейские зерна,
Знает – в песке прорастут семена,
Верит – в безвременье есть времена.
Слова
Я прежде был счастлив, пьянея от рифм и от ритма.
И были стихи как признанье, как бунт, как молитва…
Весь мир, мне казалось, лежал на ладони руки,
Был прост и понятен, вмещаясь в четыре строки.
Но время пьянило, а небо грозило возмездьем
За легкость, за гордость, за странную веру созвездьям.
Весь мир изменился – но правда превыше всего,
И только двух строчек хватило теперь для него.
А после был гнев, и обман, и страданье, и милость,
Суровая мудрость в усталых глазах отразилась,
И долго, в сомненье, вела, как слепая, рука,
Но всю мою жизнь, без остатка, вместила строка.
А там уже смерть и друзей, и родных отнимала.
Лишь нескольких слов на последнем прощанье хватало.
Я правду постиг, но сказать это слово боюсь…
О всех, кто ушел, без единого слова молюсь.
Давнее
Был вечер влажен и лилов
Над глубью зябнувшего сада,
В ворота сонные дворов
Втекал молочный запах стада.
В разбитый желоб колеи
Спускались тени осторожно,
И пахло хлебом от земли,
От терпкой пыли придорожной.
Звучали смутно голоса,
Брели сквозь сумерки поверья,
Мяукал кот,
И с полчаса
На все лады скрипели двери.
И вновь, задолго до темна,
За полем,
На юру продутом,
Икона желтого окна
Лучилась светом и уютом.
Казалось, свой огарок лет
Там чья-то мать сжигала тайно,
Благословляя хрупкий свет
И ожиданья, и отчаяния.
Сирень
Полыхнула сирень из дождя, из дымящейся зелени,
Подожгла подоконник за мокрым, в дождинках, стеклом.
И в стакане окна заплясало горячее зелье,
Будто дождь нипочем и весна заждалась за углом.
Бьются листья в стекло молодыми весенними птахами,
Они просят впустить – и рука уже тянется в сад,
В этот ворох сирени, что ветер хватает охапками,
Где в зеленом развале цветы факелами горят.
За окном все дрожало, кипело, дышало, смеялось,
Захлестнула полмира волна самовольных цветов,
И душа, как девчонка, к стеклу удивленно прижалась,
Хохоча от восторга, задыхаясь от замерзших слов.
А по комнате бегали блики и смутные тени,
Дом скрипел и качался, будто облаком плыл в синеве,
Погружаясь то в сумрак необъяснимой сирени,
То в факельный свет, заплутавший в счастливой листве.
Мне уткнуть бы лицо в эти свежие мокрые ветви,
В этот парус зеленый, поутру окрыляющий сад,
И на вкус ощутить на сирени настоянный ветер,
Из-за вольной воли бездумно уйти наугад.
Деревянный смычок
Деревянный смычок…
Кем-то брошенный, кем-то забытый,
Кем-то просто не поднятый,
Словно не понятый, друг.
Кем-то просто не найденный,
Вечной открытостью скрытый,
У кого-то в глазах вызывающий тайный испуг.
Ты был веткою клена, осеннего желтого клена,
Красной плетью лозы,
Будто пальцем живого огня,
Ты под снегом зимы никогда не скрипел обреченно,
Но смеялся и плакал на скрипке весеннего дня.
Мы с тобой по полям, два шарманщика старых, бродили,
Я тебе подражал,
Я учился быть тихим смычком,
А когда твои губы на флейте зарю выводили,
Так хотелось заплакать,
Упав на дорогу ничком.
Я, как ноты, читал в небе клинопись птиц улетавших,
И тоска их мелодий туманом легла на жнивье,
А прощальные клики
Отставших от стаи уставшей,
Как колючий кустарник, царапали сердце мое.
Деревянный смычок,
Не ломайся от горьких мелодий,
Будь и дальше слепцу неприкаянным поводырем,
Будь усталому посохом в его безвозвратном походе
По родимой земле,
Не поросшей быльем.
Я так предан тебе!
Это ж ты мою душу наполнил
Жаждой новых путей и нечаянно – верой в себя…
Но сегодня мне стриж о родительском доме напомнил
И о том перекрестке, где так изменилась судьба.