Время шло, к осени старухе стало совсем худо, старик несколько раз возил её в город, но врачи только разводили руками и советовали строго соблюдать диету и регулярно вводить инсулин. Однажды старик заметил – старуха тайно ест конфеты, ложками засыпает себе в рот сахар и понял, что она сознательно сокращает себе жизнь. В декабре она тихо скончалась, и была захоронена на местном кладбище. Все деревенские старухи были на её похоронах и дружно сетовали на то, что ушла Марфа без покаяния и церковного отпевания, а всё потому, что никто из сельчан так и не смог восстановить, разрушенную в начале прошлого века, местную церковь.

Вот тогда то, на могиле своей старухи, старик поклялся если не восстановить церковь, то хотя бы построить часовенку. С этого дня все заработанные деньги он стал откладывать на строительство, а ещё через полгода сходил в дальнюю деревню, где уже более ста лет стояла каменная часовня святого великомученика Пантелеймона, осмотрел её, как смог нарисовал, и решил строить такую же, но только из дерева. Вернувшись в деревню, старик присмотрел место и начал рыть яму под фундамент, а к сентябрю над часовней уже возвышался крест и началась её внутренняя отделка.

Каково было удивление старика, когда местные старухи стали приносить ему чудом сохранившуюся церковную утварь и старинные иконы, особенно его поразила икона святителя Николая. Со слов дарительницы бабки Пелагеи икона была написана неизвестным художником в конце 18 века и чудесным образом избежала уничтожения в сатанинскую годину. С этих пор часовенка стала называться в честь Николы Угодника, первого после Божией Матери небесного заступника. Вскоре часовню освятили и жители деревни, дачного посёлка и окрестных сёл стали молиться святителю Николаю.

За хлопотами о часовне незаметно для старика пришла зима, потом наступили Рождественские праздники. В эти дни старик вдруг встревожился, стал по ночам чаще приходить к часовне, осматривать её и, ничего не обнаружив, уходил домой. Накануне крещенского сочельника он лёг пораньше, задремал, и тут какая – то сила выбросила его из постели. Он быстро оделся и вместе с Диком, пошёл к часовне. Не успели они отойти от дома ста метров, как Дик заволновался и стремительно бросился к часовне. Старик тоже заторопился, но глубокий снег мешал ему, и он пошёл прежним размеренным шагом, но неожиданно глубокую ночную тишину разорвали два выстрела. Сердце у старика на мгновение остановилось и тут же тревожно забилось вновь – «Беда, ой беда», – бормотал он.

Старик сидел на снегу и горько плакал. Плакал навзрыд, как малое дитя, потерявшее мамку. Его верный, неразлучный друг лежал на обледеневшей обочине дороги с окровавленной грудью. Кровь тёмными сгустками сочилась из открытой раны и медленно стекала на белый снег. Старик подтянул ноги и встал на колени, потом взял голову Дика бережно приподнял её и попытался заглянуть ему в глаза. Тяжёлая, безысходная тоска железным обручем сдавила его сердце, он застонал от бессильной ярости на несправедливую судьбу и людскую злобу.

Тем временем на звуки выстрелов подошло несколько старух и два полупьяных мужика из дачного посёлка.

– Ишь, как по собаке рыдает, по своей Марфе так не убивался, – прошипела одна из старух и смачно плюнула на снег.

Вдруг ночную мглу прорезал истошный крик:

– Икону украли, Николу заступника унесли, вороги.

Все, кто был рядом, бросились к часовне, посмотрели и вернулись к старику.

– Дика, Дикуличка, – ласково шептал старик и нежно поглаживал большую голову собаки. – Господи, сколько мы с тобой пережили радости и невзгод, и вот теперь ты оставляешь меня одного в этом мире несправедливости и злобы.