Когда меня отец привез в этот центр, он рассчитывал на то, что, если по знакомству, а я вроде бы шел по блату, меня положат туда бесплатно. Но когда ему назвали цену в полторы тысячи долларов, а по тем временам это была немыслимая сумма, отец растерялся и говорит: «Вы знаете, я позвоню своей жене». Он позвонил матери, и я слышал, как мать сказала: «Ну что ж, снимем с книжки, что на похороны отложили, может быть, хоть это ему поможет». Я хочу сказать, что мне по сей день тяжело вспоминать тот момент, потому что это тот самый момент, который для меня совершенно четко выявил, как лакмусовая бумажка, что алкоголики остаются одни, и родители – вот единственные люди, которые до конца верят, и верят в то, что эти их дети не плохие, а больные, и готовы хвататься за каждую соломинку, и отдать свои «гробовые», которые были отложены, я знаю, с каким трудом. Вы помните те времена, дефолты всякие. И отец поехал, снял с книжки эти деньги, и так я оказался в этом центре.

С этого началось мое выздоровление в ноябре девяностого года. Последний раз я выпил тридцатого октября девяностого года – нужно помнить свою последнюю рюмку! Четвертого ноября я оказался там, и вот в этом году будет девятнадцать лет, как я не пью, оставаясь при этом алкоголиком.

– А почему это все-таки болезнь, непонятно. Юра говорит, что это расстройство.

– Ну, расстройство, болезнь, расстройство психики, назовите как угодно. Юра говорит как специалист, ему, как профессионалу, виднее. Для меня в данном случае это не принципиально. Мы можем с вами полезть во всякие научные дебри, потому что, когда я открыл свой центр, мне волей-неволей приходилось заниматься самообразованием, читать литературу, проходить специальные тренинги. Но как обыватель я считаю, что для алкоголика это не принципиально. Знаете, вот некоторые задают себе такие вопросы: почему эта болезнь настигла именно меня? Ну почему, скажем, мы два брата-близнеца, я алкоголик, а он нет, за что мне это? Понимаете, для меня сейчас это абсолютно не важно, я просто принимаю это как данность, как то, например, что я маленького роста, что у меня родинка, – я же живу с этим и не спрашиваю, почему у меня не длинные ноги, почему у меня рост не метр девяносто, а метр шестьдесят восемь, ну почему у меня сейчас живот, с которым я борюсь? Я принимаю это как данность, это моя жизнь, это случилось, и случилось это со мной. И без толку задаваться вот этими бессмысленными, на мой взгляд, вопросами.

– Это мне важно, потому и спрашиваю. А наркомания? Болезнь? Моя подруга положила сына-наркомана в такой центр, ему там объяснили, что он неизлечимо болен. Теперь работать не хочет, сидит у матери на шее – болен он! Еще и шантажирует: если-де пойду работать, опять начну!

– В чем разница между наркоманами и алкоголиками – и, в частности, анонимными алкоголиками и анонимными наркоманами, – об этом мы можем отдельно поговорить. Скажем, анонимный наркоман часто ведет себя именно так, как вы говорите, после того даже, как перестал употреблять наркотики и держит себя в так называемой чистоте. А анонимный алкоголик, по-настоящему выздоравливающий, ведет себя по-другому. Он стремится дальше заниматься личностным ростом, искать работу, делать какую-то карьеру.

– В этом тоже разница?

– Я думаю, в этом очень большая разница. Сколько лет вашему юноше?

– Двадцать пять.

– Сколько лет он употреблял?

– Не знаю.

– Если вы спросите, сколько лет он употреблял, то наверняка он ответит, что лет с шестнадцати, с четырнадцати. И вот сравните: помните, мы говорили о фундаменте, который был заложен?