– Сядь, иначе заставлю. – Голос старухи был на удивление грозным, сильным, громким.

Сперва я хотела послушаться, сделать, как сказано. Но хватит здесь сидеть. Мне пора домой, там полно дел. А эта… бабка пытается сделать из меня какую-то дуру с помощью своих фокусов.

– Сейчас же прекращаешь непонятную фигню и отпускаешь меня, – быстрым шагом начала приближаться я к ней. – Иначе ты…

– Что? – подняла старуха голову, ни на каплю не испугавшись моего гневного голоса. – Деточка, сядь на лавку. Не до тебя сейчас. Иначе будет хуже.

– Ну уж нет! – преодолела я остаток пути и замахнулась, чтобы опрокинуть первую попавшуюся склянку.

Но не смогла. Меня окутала салатовая мерцающая дымка. Она переливалась, блестела, двигалась. Прозрачная субстанция сковала мои руку и шею, заставляя ощутить ее твердость и холод, от которого кровь застыла в жилах.

У меня получалось только кряхтеть, я пыталась выхватить кусочек воздуха. Глаза сами округлились, не желая ничему верить. А мое тело медленно поднималось вверх, отрываясь от земли, удерживаясь с помощью этой сковывающей полупрозрачной дымки.

– Я предупреждала, – громкий шепот раздался сразу со всех сторон.

Меня с размаху кинули в дальний угол. Это было больно – удариться спиной о стену. Но что физические ощущения по сравнению с пережитым шоком? Хоть больше не было леденящего душу холода и в воздухе виднелись лишь остатки салатового быстро исчезающего блеска, в голове запечатлелось все до малейшей детали.

Я долго стояла на четвереньках, откашливаясь и потирая шею. Старуха же как ни в чем не бывало снова погрузилась в свое занятие. Больше мне не хотелось говорить, двигаться, что-то делать. Мозг требовал поскорее забыть произошедшее, найти логическое объяснение, придумать метод, с помощью которого можно провернуть подобное.

Сколько времени на это ушло, не знаю. Я сидела в том же углу, окончательно отмораживая и так окоченевшее тело. Взглядом я раз за разом останавливалась на старухе, изредка прищуриваясь. Я выискивала какие-нибудь прожекторы, еле заметные нити, хоть что-то. Но никаких приспособлений не обнаружилось.

А это ощущение холода внутри… При одном только прикосновении полупрозрачной мерцающей дымки в груди все сковало. То была не тяжесть, не боль, не пустота. Это больше походило на озноб, пробегающий по телу. Только он не ушел сразу же, а остался там, где примерно должна быть душа, возле сердца. Словно ветер начал завывать под кожей, а начало брал из солнечного сплетения.

– Все, – оторвала меня от нескончаемого прокручивания воспоминаний в голове бабка. – Ну что, готова?

Я, словно загнанный зверь, начала отползать в угол, страшась повторения случившегося.

– Не бойся. Все будет хорошо, – улыбнулась она. – Для меня. – И Миссуния засмеялась.

Этот звук отскакивал от всех стен, усиливаясь в разы.

– Вы укажете мне дорогу в город? – в полном отчаянии я снова задала этот вопрос.

Мне стали неважны недавно происходившие необъяснимые события. Дайте вернуться домой. Там я все забуду, отвлекусь, займусь делами. Надо уйти. Подальше отсюда, от этой чокнутой, от червей, холодного земляного пола, исчезающей двери и салатовой переливающейся субстанции.

– Алисандра, – села бабка на край лавки, что находился ближе всего ко мне, – ты ведь пришла сюда не просто так. Мне понадобилась жертва, и вдруг ты постучала в дверь. Я даже сходила в город, – после этих слов она снова противно засмеялась, – купила все необходимое. Подготовила место. Осталось только закончить начатое.

Казалось, сердце перестало стучать в груди.

Жертва…

Я ненавижу, когда надо мной насмехаются. Мне встречались люди, которые любят унижать остальных лишь потому, что имеют козырь в рукаве. И вот оказалось, что Миссуния одна их таких.