Есть расхожее мнение – если вы хотите понять, снится ли вам мир вокруг – посмотрите на руки. Считается, что во сне вы их не увидите. Я услышала этот совет ещё в детстве, и с тех пор каждый раз смотрю на руки. Они на месте, такие же тонкие и бледные, как и всегда.

Они не трясутся от страха, и это ободряет. Неделя, которая начинается с моего "трипа", вряд ли будет хорошей. Зато сейчас, за плотной пеленой безразличия, которая вдруг свалилась на меня, я почти не тревожусь. Это лучшее, что могло выдать в такой день моё еле живое сердце.

Я просто иду, ничего не происходит. Так не бывает, но у меня зарождается робкая надежда, что на этот раз всё обойдётся. Что может случиться в поле, где нет ни души, кроме меня?

Ответ на этот вопрос не приходится ждать долго. Моё буйное шизофреническое воображение всегда умеет удивить. В тот момент, когда мне на плечо падает первая кровавая капля, я слышу издалека охотничий рог. Звук рождается из-за спины и волнами разносится над полем, плещется громче в рассыпанных вокруг сгустках тьмы.

Синее море оживает в предвкушении стучащих копыт, идёт буграми и вздымается вверх под несуществующим ветром. Ещё не вижу погони, но уже чувствую, как ускоряется сердце, как растворяется спасительная преграда апатии. Как мои ноги начинают идти быстрее помимо воли – но куда я могу убежать, скрыться в бескрайнем поле?!

Оглядываюсь в последний раз, чтобы больше не смотреть за спину. Мне чудятся далёкие серые фигуры, на самом горизонте. Снова слышу протяжный вой, на этот раз он пробирает до самого нутра, которое загнанным зверем отзывается на опасность.

Сегодня я загнанный зверь – а значит, я буду пытаться выжить во что бы то ни стало. И я бегу по бушующему морю, вытирая с лица горячие капли чужой крови. Я всегда, всегда поддаюсь правилам этой игры. В ещё одной глупой надежде, что тогда смогу её избежать.

Но сейчас я просто бегу, бегу, бегу. Задыхаясь, до чёрных кругов перед глазами. Они сливаются с клочками тьмы, которыми всё также усыпан синий океан, и я уже не понимаю, где верх и низ, и в какую сторону я должна попасть. Передо мной раскинулось полотно Ван Гога, но я не в силах оценить красоты своего безумия.

Я слышу стук серых копыт гораздо ближе, когда мои лёгкие хотят разорваться. Я хочу вскрикнуть, но вместо этого оборачиваюсь. И тут же падаю.

Синяя трава на ощупь напоминает мох. Он окутывает мои руки, моё тело и лицо – боли больше нет, и лишь страх заполняет меня до краёв, прорвав завесу апатии. Раньше в моём бреду за мной никто не гнался…

Я с трудом поднимаюсь снова вверх, отчаянно закрыв глаза. Чувствую спасительное дуновение осеннего ветра. Топот всё ещё вдали, у меня есть время. И я начинаю считать, так и не размыкая ресниц.

Двести тринадцать шагов. Пауза, проходная. Ещё сорок.

Может, сегодня обойдётся?

Я тут же падаю опять. У самой земли меня подхватывают крепкие руки. Я хочу орать, но сил уже нет.

Вся решимость покидает меня, но руки сжимают плечи и тянут вверх. Открываю глаза. И вижу Максима.

Вижу бежевые стены коридора в нашем офисе. Потрёпанный ковролин на полу, грязный плинтус, подпирающий потолок. Вереницу распахнутых дверей. Слышу бодрые, немного нервные голоса – сегодня ужасный аврал. А я опять опоздала.

Всё вокруг такое нормальное, обыденное, реальное. Синего поля и алого неба никогда не существовало. Я тщетно пытаюсь успокоить дыхание. Прячу страх своего безумия за неловкой улыбкой.

Смотрю в серьёзные серые глаза и пытаюсь спрятать себя на самом дне своих. Чтобы ни единого проблеска не выдавало меня. Но он долго молчит и вглядывается, не разжимая рук на моих плечах – будто сможет найти то, что скрыто ото всего мира.