Вошла Алина в дом, Егоровна за руку её взяла, в комнату переднюю повела. В одной руке свечу на блюдечке держит, другой – Алину за руку по дому ведёт. Платок нашла, голову Алине покрыла, к зеркалу её подвела, свечу пред зеркалом, на полочку поставила и говорит:
– Глянь на своё отражение, милая!
Алинка смотрит в зеркало, а у отражения глаза не ясные, мутные. Пред лицом своим увидела она туманное облако, по ощущениям, холодное да колючее. От него и застилает глаза туман-пелена.
– Видишь ли, Алинушка, как сила отчуждения и обесценивания нехорошо играет, пыл охлаждает, любовь притупляет, взгляд тебе затуманивает?
– Да! Не хотела бы я этого для себя. Вижу в отражении, что взгляд мой, будто, неживой, застыл, холодом веет.
– Это ты своё собственное отношение к себе самой видишь, милая!»
– И что же мне, теперь, делать? Ой, колит что-то в груди, словно, в сердце иголка какая! – молвила Алина.
– Так, поди, вытащи иглу!
– А как я её найду, коли, она мне в зеркале не видна?
– Ой, запамятовала я, где-то в своём саду клещи златые, что иглы такие вытаскивают, потеряла. У пруда я работала, или у ручья, или, может, ещё, где их позабыла. Коли найдёшь их, иглу мы достанем, потом, и другим в этом сможешь помочь. Есть в саду три яблони. На одной растут яблочки жёлтые, на другой – красные, на третьей – зелёные. Ты, поди, урожай собери, да смотри, плохие в вёдра не клади, силой своей исцеляй, по цветам яблочки не перепутай. Урожай соберёшь – клещи златые в саду и найдёшь. Как иглу вытащим, пелена с глаз твоих спадёт, облако уйдёт, сама оживёшь, иной жизнью заживёшь. Вот, бери вёдра, ступай в сад.
Послушалась Алинка Егоровну, взяла вёдра, пошла в сад.
Яблоню с красными яблоками быстро нашла, урожай хороший собрала, одно яблоко с червоточинкой было. Прикоснулась она пальчиком к червоточинке, и говорит. «Не велик твой изъян, за хорошее пойдёшь!» Прикоснулась она пальцем к изъяну на яблоке, выровнялась его кожица, стало оно не красным, а жёлтым и без червоточинки.
Слышит она голос яблоньки:
Осознала Алинка, что надо быть менее критичной к себе, давать себе и другим право на ошибки, иначе, без них правильного пути, порой, не найти и не осознать. Это позволило ей простить и себя, и Адольфу поблагодарить её за поступок, послуживший ей билетиком в это интересное приключение. Положила она руку на грудь и молвила:
Внутри неё капнула чистая, сердечная слеза прощения и принятия, зашевелилась в сердце игла, вскользнула наполовину сама, стала Алине видна. Положила Алинка жёлтое яблочко в другое ведро, смотрит, – перед ней уж яблонька не с красными, а с жёлтыми яблоками, листвой шелестит, словно, что сказать желает.
Посмотрела Алинка на плоды яблони, а на тех, на каждом втором, по одной чёрной крапинке. Обняла она яблоньку, ухом к стволу её прильнула, слушает, о чём соки её поют. Те в стволе журчат, о ранке на стволе рассказывают. Оглядела Алинка яблоньку, а у неё, и впрямь, на стволе ранка, из которой смола стекает.
«Силой любви смолу мою, пожалуйста, укрепи! Жидка она, ранки такой ей не затянуть» – просит её яблонька.
Прикоснулась Алинка к смоле, погладила ствол яблоньки вокруг ранки, загустела смола, Алинка её пальчиком собрала, на ранку наложила. Стала смола гуще, словно воск, ранку на стволе затянула и, вскоре, исцелила. Пропали на яблочках изъяны, стали они гладкими, ровными, медовый аромат приобрели.