– Ты наверняка еще голоден?

Лишь кивок в подтверждение.

– Хочешь, поедем в кафе завтракать или в магазин?

Я открываю телефон, чтобы посмотреть на время. Раннее воскресное утро. Будет не просто найти работающий магазин, а кафешки откроются позднее.

Эбенэр отрицательно поводит головой и добавляет:

– Если ты сыта и согласна, я предпочитаю остаться здесь.

Я нахожу в шкафу еще запечатанный пакет порошка какао. Без сливок, но с корицей и горячей водой получается вполне вкусный напиток. Найденные в ящике, видимо, вечно не портящиеся финики сопровождают завершение нашей трапезы.

– Как долго я отсутствовал? – спрашивает Бэн тихим голосом.

А я задаюсь вопросом, что в его голосе непривычно. Ответ мгновенен – слабость. В голосе. В положении тела. Вместо знакомой безупречной осанки – опирающиеся на поверхность стола предплечья и ссутуленная спина. Осунувшееся лицо. Тени под глазами. Что с ним?

– Три месяца и две, почти три недели.

– Я пропустил празднование твоего окончания школы.

– Ты не много потерял.

– Ты права. К счастью, я не много потерял, – отвечает он, но как будто не мне, а своим собственным мыслям.

– Что с тобой произошло? Где ты был?

– Я застрял в моем времени. Я пытался вернуться, но мне не удавалось.

– Ты хотел вернуться?

В моем вопросе настолько ярко звучит удивление, что мой внутренний наблюдатель сразу констатирует тот факт, что, несмотря на регулярные походы в лофт, вероятность возвращения странника в моем сознании была действительно равна нулю.

Это вопросительное восклицание вызывает также пристальное внимание моего собеседника. Вернувшийся из далеких походов, утомленный греческий Бог, как будто собрав последние силы, в высокой концентрации не сводит глаз с моего лица и молчит. Его руки лежат бессильными плетями на коленях. Длинную минуту спустя:

– Я оказался перед вероятностью больше никогда не увидеть твоего лица, не услышать голоса, не почувствовать тепла и запаха твоей кожи. Я не был готов к такому испытанию. Я пережил ужасный страх потери. Больше всего на свете я хотел вернуться.

Его обессиленная, измученная, сползающая с высокого стула поза грозит падением. В четких словах стоит надрыв.

– Мне кажется, у тебя мало сил. Тебе нужно еще поспать. Я права?

Он кивает, как большой обессиленный болезнью ребенок. Я встаю, обхватываю его вокруг туловища и провожаю в кровать.

– Ты здесь? – еле слышный лаконичный вопрос.

– Я здесь, – мой лаконичный ответ.

Где еще я могла бы быть сейчас? Нет силы, которая могла бы заставить меня сейчас покинуть неожиданно вновь приобретенного самого важного моего человека.

Когда я возвращаюсь с одеялом в руках, он уже спит, но новая долгая продольная морщина на его прекрасном лбу обозначает неспадающее напряжение.

Любимый спит. Мои передвижения, бряканье посуды на открытой кухне не оказывают на него ни малейшего действия. Он спит глубоко и крепко, не меняя ни на йоту положения тела. Он спит восстанавливающим сном измученного богатыря. Лицо расслабилось, стало ближе к детскому. Я жалею, что перед огромной стеной из толстого стекла, через которую в комнату льется свет пасмурного дня, нет гардин для затемнения комнаты.

Нам нужны продукты. Когда Эбенэр проснется, я хочу покормить его свежей, заряжающей энергией едой. Но ни за что на свете я не могу оставить его сейчас одного. А если быть честной, то любая дистанция между нами была бы для меня самой сейчас невыносимой. Я продумываю варианты того, кто и как мог бы помочь мне в этой ситуации. Мама? Эмма?

Мне приходит в голову реклама на стене крупного работающего без выходных супермаркета. Короткий поиск информации в Сети, заполнение виртуальной закупочной корзины, оплата, и, если реальность соответствует обещанному, мои покупки за соответственное вознаграждение будут доставлены к нам на дом в течение ближайшего часа.