Слезы струятся из моих глаз, но это другие слезы. Это слезы от распирающего меня экстаза и благодарности за переживаемое. Мыслей нет, лишь невиданные ранее чувства. Вдруг ничто не важно: ни то, что было, и ни то, что будет. Есть лишь абсолютное и великолепное «сейчас».

Мы все так же на диване, глаза в глазах, рука в руке. Я укрыта тонким одеялом, обычно живущим на основном спальном месте этого дома. Бэн принес мне большой стакан прохладной воды из-под крана, напился сам, в остальном мы не покидаем нашу позицию на большом диване напротив друг друга.

– Прости меня, пожалуйста, Алиа.

Мой внутренний наблюдатель радостно ухмыляется.

– Замечательно. Дар речи восстановлен, – комментирует он.

– За что? – интересуюсь я и вижу, что ответ на этот очень простой для меня вопрос нуждается в его размышлении.

– Ты плачешь… Я не знаю точно, какие эмоции вызывают в тебе эту грусть и как они коррелируют со мной, моей ролью в твоей действительности и с моим незапланированно долгим отсутствием… Я очень хотел бы понимать все это. А главное, мое искреннее желание состоит в том, чтобы со мной были связаны твои радости, а не твои печали.

Как я соскучилась по этому особенному стилю в духе Эбенэр, когда в ответ на простой вопрос вместо такого же простого земного ответа как, например, «извини, что ни слова не сказал тебе, что собираюсь исчезнуть и, может быть, вернусь лишь несколько месяцев спустя» приходит развернутый ответ в совершенно неожиданном ключе.

– Понимать легко, просто спроси меня.

Я произношу слова, а из глаз снова начинают течь слезы. Где пряталась эта влага все эти недели и месяцы? Почему она не израсходовалась?

– Знаешь, есть много того, что я хотела бы понимать или просто знать. И я тоже искренне желаю быть всегда поводом для твоей радости и … – Голос прерывается. Эти ненужные слезы перекрывают горло.

Бэн берет мою руку, подносит каждый пальчик к своим губам, а затем кладет в нее свое лицо.

– Алиа, это легко. Просто спроси меня.

Мальчишеская хулиганская улыбка растягивает его губы. Он явно доволен собой, цитируя меня.

– Что касается моей радости, это тоже просто. Опыт быть с тобой стал по сегодняшний день моей наивысшей радостью.

Я решаю покинуть горизонтальное положение на диване и пойти в душ.

– Как ты думаешь, что-нибудь из располагающихся в шкафу продуктов было бы безопасно есть? – робко произносит Эбенэр.

Ах, как я могла не подумать о том, что он умирает с голоду.

– Сухие продукты в пакетах можно есть без опасения. Холодильник лучше не открывай. Его нужно тщательно помыть. Я могу сварить тебе гречу или сделать овсянку на воде с миндалем и изюмом.

– А что будешь есть ты?

– С удовольствием овсянку и чай.

Эбенэр вытаскивает пакет овсянки, в сомнении разглядывает его как седьмое чудо света и поднимает вопросительный взгляд ко мне.

– Да, это она. Плюс горячая вода, орехи и мед или сушеный виноград.

Он кивает, и я отправляюсь в душ.

Свежевымытые завернутые в полотенце волосы. Крем для лица, который ждал меня на своем месте все это время. Белый теплый халат.

На барной стойке выстроились две фарфоровые пиалы и две большие чашки, над которыми заметен легкий пар.

Все, как в нашей уже ставшей привычной сказке. Как будто и не было этих месяцев серой и жесткой реальности.

Внимательно внимая содержимому каждой ложки, Эбенэр, как и прежде, концентрируется на еде. Кажется, овсяные хлопья тают на его языке, а он всеми рецепторами вкуса внимательно наблюдает за этим процессом. Его трапеза заканчивается весьма быстро: в пакете оставалось не так много овсянки.