В восемь утра мы с оборудованием уже на месте. Сканируем дно и видим на рифе затопленный катер. Связной оказывается опытным дайвером и вызывается проверить. Ныряет и пропадает. Пока жду его, маюсь от борта к борту. Наконец-то он выныривает и, сняв маску, выдает:

– Нашел катер! Правый борт разворочен. В каюте плавают три трупа. В рубке – еще один. На всех надеты маски, похожие на кислородные. Вероятно, на палубу бросили дымовуху или газ. Что будем делать?

– Не нам решать, – тянусь к мобильнику и звоню куратору.

Петрович выслушивает новость про находку, приказывает сделать снимки и вернуться в отель. Битый час мы ищем камеру для подводной съемки и снова отправляемся по последним координатам затонувшего судна. Но нас ждет большой облом. На месте уже стоят два полицейских катера. Мы проплываем мимо, делая вид, что выбираем место для погружения, но нам дают понять, что такое близкое соседство нежелательно. Я даю команду на разворот.

Когда мы подъезжаем к отелю, замечаю, что на стоянке уже маячат знакомые фигуры, и шлепаю к «Инфинити» куратора. Петрович, Авдеев и еще какой-то мужик что-то оживленно обсуждают. Завидев нас, куратор спешит навстречу.

– Все еще хуже, чем мы думали, – с ходу начинает Петрович, вцепляется в мой локоть и тащит меня в сторону. – Алекс заявила, что не помнит ничего, что было после окончания «Протокола-17». То есть после двадцатого мая прошлого года.

Я сажусь на скамью и задумываюсь. Что это означает для Конторы? Алекс не сможет рассказать в деталях, как разоблачила Вернера. Пятнадцать месяцев работы впустую. Начальство не обрадуется.

– Мы вызвали специалиста, работавшего с Алекс перед отправкой в Лондон. Попытаемся вернуть память.

С озадаченным видом к нам подходит Авдеев.

– Меня беспокоит ее амнезия, – говорит нам обоим куратор, потом спрашивает у меня: – Что думаешь?

– Думаю, ранение вышибло Гордееву из легенды. Саша была настолько чуждой Алекс, что сознание не готово открыть пережитое в ее личине. Она же ненавидела и боялась Вернера, а вы заставили ее работать под прикрытием. Двойная нагрузка на психику.

Первая перевязка вызывает шок. Теперь на моем животе два перекрестных шрама, будто ведьму крестом пометили. После перевязки мне дают снотворное и я сплю до утра. Дважды просыпаюсь дезориентированной, кричу от страха, не могу понять, где я и как здесь оказалась.

У моей палаты дежурит новая переводчица. У нее нет бейджика, но при первом же общении она с гордостью представляется: «Маргарита Моретти». Девушка оказывается излишне навязчивой. Почему-то она считает, что дальнейшее общение невозможно, если в красках не рассказать о своей жизни. После ее второго приступа болтливости я боюсь открыть глаза. Кажется, что она за мной наблюдает. Как только я просыпаюсь, она тут же оказывается рядом и вводит меня в курс событий, происходящих не только в больнице, но и за ее пределами. Икар бы меня за это отругал. Сказал, что в такой ситуации я должна впитывать информацию как губка. Ведь не знаешь, когда и что тебе пригодится.

У меня статус местной сенсации. На меня приходят посмотреть медработники и пациенты из других отделений. Подозреваю, что за короткое созерцание моей персоны персонал оттопыривает карманы. Наверное, уже и таксу установили.

То и дело ко мне пробираются журналисты. Последний оказывается таким наглецом, что просит улыбнуться в камеру. Персонал не спешит прогонять нарушителей моего спокойствия. Поэтому после третьего свидания с настырными «ухажерами» я настаиваю на звонке адвокату и излагаю Авдееву свои требования.

Через час к больнице подъезжают два джипа. Из них выходят пять крепких мужчин в костюмах. Они сразу вызывают интерес у журналистов, дежурящих у главного входа. Стоя у окна, Маргарита красноречиво комментирует происходящее, я будто вижу все своими глазами.