– До города добросите?

Мужчина лет пятидесяти кивает и помогает изнутри открыть дверцу.

– Далёко путь держите? – спрашивает он, быстро, но цепко оглядывая пассажирку. Кареглазая девушка с неброским, но приятным чистеньким личиком ему, очевидно, понравилась. Лишь передние зубки слегка портят впечатление. И он игривым тоном, чтобы не обидеть, добавляет: – Знать, орехи грызть любим, да?

– Ага, любим, – отвечает Марина без тени жеманства, не стесняясь улыбнуться в ответ. – Вот денег, может, заработаю, фарфоровые вставлю. Фарфоровые сейчас в моде. Не слыхали?

– А едешь-то куда? – переходит на «ты» водитель и одновременно указывает кивком головы на букет, привязанный к перилам мостика, который они проезжают, замедлив ход. – Кто-то гробанулся недавно.

– Угу. А еду я к тётке во Владимир. Поживу с недельку—другую и привезу её сюда на свадьбу к сестре. Поезд в час ночи. И билеты дорогие. Сто шестьдесят отдала. Пятьдесят осталось на дорогу. А ничего, ночью не обедают, а утром уже на месте.

– А чего так рано собралась? Целый день надо где-то болтаться.

– На базар зайду посмотреть. К знакомой загляну. Небось, чаем напоит. Потом и по вокзалу можно побродить.

– То-то, я гляжу, тепло приоделась.

– Да, вечером прохладно.

– Не боишься ночью бродить? В Москве на вокзале всякое случается.

– А чего с меня взять? – и опять невинное простодушие в голосе.

– Ну как… – Мужчина лукаво подмигивает попутчице. – Молода и ничего себе, в натуре. Замужем?

– Почти что.

– Как это?

– Сидит, голубчик. За драку. Ещё долго. Пишет исправно, обещает жениться. Дочь-то его. Не знаю, может и не врёт.

– И сколько дочери?

– Шесть будет скоро. Почки у неё болят.

Мужчина опять оглядывает попутчицу. Она едва заметно усмехается.

– Да мы с ним в пятнадцать лет… Случайно, правда, по неопытности ещё. Резинка некачественная оказалась.

– Во как.

– Угу. Отец не разрешил делать аборт. Внучку любит. В сад её отводит и забирает после работы. Он теперь истопником в кочегарке, рядом. Мало платят только. А в деревне вообще ничего не светит.

– Ладно, если так. Давай познакомимся, что ль. Володя.

– А отчество ваше?

– Без отчества не можешь?

– Могу, конечно… Володя. Меня Мариной зовут.

«Возможно, – думает мужчина, – так же как и меня Володей, впрочем.»

– А что, Мариша, не прокатиться ли нам до озерка какого, не позагорать ли? Раз на поезд рановато…

– Почему бы и нет, – сразу соглашается она.

Он замедляет ход, сворачивает к сельскому магазинчику.

Потом они едут по пыльному просёлку, петлявшему среди скошенного пшеничного поля. На подъезде к озерку он говорит:

– А у меня тоже нет с собой резинки.

– Не страшно, у меня пружинка.

– А ты опытная барышня.

– Да. Я медсестрой работала два года. Могу всё, что мужчине требуется.

Он загоняет машину на полянку прибрежного лесочка, достаёт из багажника бутылку вина и пакет с закуской, старый полушубок, она в это время находит укромное и ровное местечко у застарелого кострища.

Отдыхая, они продолжали разговор, вернее, говорила всё больше она.

– Хочется сестрёнке на второй день свадьбы отрез на платье купить.

«Хотеть не вредно», – соглашается он мысленно и смотрит на часы.

– Ты женат?

– Да.

Она берёт его ладонь, рассматривает, проводит пальцем по линиям.

– У тебя трое сыновей. Резкий поворот в судьбе. Жить тебе ещё долго…

– И сколько?

– Лет до восьмидесяти.

– Сойдёт.

– Бабушка моя гадать меня учила. Заговоры разные передала. Знаешь, она когда умирала… вдруг жаренного луку захотела. И прямо руками со сковороды. Я говорю отцу: чего-то тут не так. Помрёт, должно. И, правда, прихожу в школу, а у меня портфель – чок и развалился. И дурно мне стало вдруг, в обморок упала. Это было в десять часов. И дома часы на десяти ровно остановились.