– Покеда.

– До встречи.

– Будем надеяться.

Вадим Палыч улыбнулся вслед. Она обернулась, звонко крикнула:

– Так не забудь.

– Ну что ты, как можно…

И спохватился: «Верунчик? О Боже! Неужели?.. Вот те ра-аз…»

И хотя такой разговор, прямо скажем, из ряда вон, но вот, подишь ты, состоялся – незатейливый и одновременно судьбоносный (надеюсь, не только политики вправе употреблять это словцо). И Вадим Палыч (чутьё порой изменяет даже самым талантливым педагогам) отнёсся к этому неожиданному разговору (и обещанию) так, как, собственно, любой взрослый человек отнёсся бы к лепету ребёнка. Тем более, мамаша девочки выглядела ещё ох как привлекательно. Так почему бы не попытаться – и пусть даже через дочку Верочку – произвести впечатление, а то и завести пикантное знакомство. Но… на нет и суда нет. Мамаша, знать, деловая и занятая дама, чтобы размениваться на случайные знакомства. А разговор-чик, что ж, он и есть разговор-чик. Кто и когда придавал значение необязательному, мимолётному общению. Впрочем… Вадим Паныч не числился в анахоретах, и студентки с его факультета, где он преподавал, нет-нет да и вводили его в мирской грех. Но это к слову. Что же касается продолжения с Верунчиком, то… вот вам и продолжение. И какое! Как это он только вчера не признал её – в электричке? П-фи! Не понятно!..

Вадим Паныч смотрит на Веру, сидящую перед ним в кресле и, в свою очередь, разглядывающую стеллажи с книгами по истории и философии, и думает не то чтоб суетно и волнуясь, а с некоторым прохладно-враждебным недоумением застигнутого врасплох человека, наподобие: она что, не знает, кто я такой, не знает, что я таких… но, собственно, чего это мы, Вадим Палыч, ударились в догадки, ты же этих девчонок насквозь видишь. Давай просто спросим и послушаем, а потом вытурим взашей. То, что имело место в прошлом, не обязательно в настоящем. Категорично? Пусть! Вы, новое поколение, такие раскрепощённые, право, без комплексов, но и мы ещё тоже, знаете ли… Нет, он бы её выгнал уже давно… хотя бы за столь продолжительное (невежливое?) молчание, но… перед ним действительно та женская порода, которая нравится ему всего больше… приятный ненавязчивый и не кокетливый взгляд серых глаз, улыбчивый рот, изящный овал лица…

– Итак, чем могу?..

– Я насчёт замужества.

– ?

То бишь сказать, похоже, нам, Вадим Палыч, и нечего – на вскидку, по крайней мере? Вот вы сидели друг против друга и, оказывается, думали об одном и том же… Или всё же не совсем о том?

– У меня завтра свадьба.

– А-а… понял.

«Слава те Господи! О том… о том, да не совсем. Хоть это успокаивает».

– Ну а я, извините, причём?

– Но именно сегодня… нет, вчера, когда мы с вами тётю в вагоне поднимали, я вспомнила… – И, потупив взор: – Ты обещал на мне жениться.

«Так-так!..» – Вадим Палыч откидывается на спинку кресла. – «А больше вам ничего не надо?.. уж сразу, до кучи».

Его молчание расценивается следующим образом:

– Это хорошо: с памятью у тебя всё в порядке.

«Пресечь это панибратство, понимаешь! Немедленно! И выгнать!.. Но это, пожалуй, паника». Вместо этого спрашивает:

– Хорошо? Ты сказала: хорошо? Чего же хорошего-то?.. А как же свадьба? Завтра, ты сказала.

– Теперь это меня не волнует. Разве что моего жениха…

И здесь – вообразите себе такую картинку – в квартиру входит мать Вадим Паныча, Марья Васильевна, женщина уже пожилая, но из тех, кто до самой старости выглядит барственно, вследствие природной осанки, язвительного ума и умения себя держать при любых невзгодах и обстоятельствах… Нет, конечно, ничего особенного – не в первый раз она застаёт своего великовозрастного сына в обществе студенток, которые являются сдавать зачёт или хотя бы договориться о поблажках. Просто на этот раз Вадим Палыч смущён и это его натуральное смущение Марья Васильевна замечает. А помимо этого вскоре звонит Гертруда и Марья Васильевна о чём-то с ней долго и обстоятельно беседует, и Вадим Паныч понимает, что обсуждают его, потому как мелькают такие обороты: «завихрение в мозгах», «очередная блажь», «выволочка», «он у нас запоёт» и т. д.