– Ой, батюшки мои! И что это вам, ребята, так нравиться выражаться? Ну понимаю, среди своих там где-то, не в общественном же месте… Да так грязно!.. Уж я привыкшая-привыкшая, и то уши вянут… Напугали!

– Заткнись, старуха! – мгновенно отреагировал один. – Напугаешь тебя, как же, колотушку такую!

И ведь что удивительно: «старик, старуха» – так и к друзьям обращаются, нормально всё. Подросток – к подростку, молодая – к молодой. Но когда вот так – юнец-паршивец – к пожилой женщине… Тут-то Вэвэ и не смог утерпеть.

– Опять двадцать пять?!. Ох, и гад же ты ползучий! Как вот наверну по башке, чтоб язык свой поганый прикусил!

Он, конечно, и не собирался наворачивать, даже сетка в руке не шелохнулась, он взъерепенился просто потому, что душа не вытерпела, нутро перевернулось: праздник ведь, да какой! – Новый год через пару часов! И такой смрад наркоты… или чего там ещё может быть? А если даже без дурмана они так-то ворочают языком, то… ещё хуже. Бес их разберёт! Значит, в голове у чижика механизм сломан. Сломался механизм, не починишь – то бишь не перевоспитаешь игрушку заводную…

Но все эти сумбурные мысли полетели вон, потому что Вэвэ получил удар сбоку и мысль сверкнула уже другая: почему это его всегда-то норовят ударить сзади или сбоку? Такая вот глупая мыслишка промелькнула, успела-таки суетливая прошмыгнуть мышкой пугливой, он не обратил на неё особого внимания, он уже махал руками, отбивался ногами, очутясь на полу, а потом уже вовсе ни о чём уже не думал… думательный попросту аппарат отключился.

Очнулся уже в вагоне – и странно, пустом совершенно вагоне – свет какой-то такой тусклый – женщина рядом только и сидит, бубнит чего-то, Вэвэ напрягся, вслушался.

– Я вас немножечко почистила. Вот. Больше как-то не оттирается.

– Ничего, мамаш. Скоро Лобня-то?

– И, батенька, уж Вербилки пролетели. И зачем вы с ними связались? К таким беспочвенным и с лаской без пользы…

– Риторический вопрос, мамаша, зачем. Вы-то зачем?.. Зачем нужны рельсы трамваю?

Женщина всхлипнула.

– Чего? Тоже проскочили свою станцию?

– Я-то как раз и нет. Мне на Большой Волге.

– Вот там и переночую. Я там как-то был, занесло по работе да припозднился… рыбаки там ночь сторожат, а поутру на лёд. Не впервой, короче.

– Нет уж, ко мне пойдём, милок.

Вэвэ внимательнее вгляделся в женщину: стара. Усмехнулся. Не получалось романтики.

– А интересно, в обратную сторону паровозик будет ещё-то?

– Я, право, батюшка, и не знаю. Редко езжу. Это уж к празднику решилась в столицу – капустку кислую продала, морковку, всё внучатам на гостинец какой-никакой. Дочка-то без мужа да без работы… Сократили, говорит. – И вздохнула тяжко. – Сойти хотите? Лучше не рысковать. Если уж будет, с Большой Волги и поедите. А то на морозе по перрону… не везде тутотко есть вокзал. Простором задувает…

Так вдвоём на целый вагон они и доехали до места. Вышли, и женщина побежала узнать насчёт расписания электричек.

– Вы тут побудьте, а то вдруг пойдёт. А я посмотрю и за вами вернусь.

И едва она растворилась в сумерках пристанционного освещения, перед Вэвэ возник милиционер под два метра ростом, и дядей Стёпой можно назвать и Малыш – тоже недурно прозвучит. А видок у нашего Вэвэ – представляете: как из стиральной машины – жёванный-пережёванный… Точнее, из бетономешалки. Ребятки-то ноги не вытерли, когда пинаться вздумали.

Спрашивает Малыш участливо:

– Ну и чего такой?

– Какой?

– Извазюканный.

– Да так, браток.

Он к нему действительно как к братку, к сынку, парнишка молодой, хоть и здоровенный. А того, видать, заело эдакое обращеньице.

– Ваш паспорт позвольте.