– Ну так чё? – Мужик постучал рёбрами карт по ладони.

– На что? – Василий отбросил скомканный стаканчик. Мужик начинал ему надоедать.

– А на что хошь. Хошь – на корову, хошь – на рога от неё.

– Интересное предложение. Во сколько та корова оценивается?

– Н-ну… в тысчёнку для разгону, не слабо?

– Сдавай.

Василий не обнаружил в кармане своих карт: видать, выронил в давешней разборке.

Когда на кону собралось тысяч двести, мужик неуклюже передёрнул, но, не сморгнув, сказал твёрдо.

– Плати. Мне пора.

Василий продолжительно и тяжело поглядел в его тусклые глаза:

– Ты полегче бы на поворотах, кореш. Тоже мне мастер. Надеюсь, понятно, о чём я толкую?

Его заела именно неприкрытость мухляжа, нагловатость.

– А меня тут все знают. – Мужик, как пёс, приподнял над зубами сморщенную губу.

– Ну и что?

– Свистну – пожалеешь.

– Ну, свистни. Может, мои знакомцы быстрей объявятся.

– Зажал, да?

– На похмел не хватает? Так ты лучше попроси. Дам.

– Ну гляди, паря, – мужик стал озираться. Василий поднялся и отошёл по платформе метров на тридцать. «Надо бы слинять,» – подумал, но остался на месте. Ещё за игрой его одолела брезгливость, и он едва удержался от желания дотянуться и свернуть мужику нос. Однако решив, что на сегодня неприятностей довольно, лишь выругался мысленно: «Хорёк вонючий!» Теперь он цепко следил и за мужиком и за происходящим людским движением вокруг.

Свистнула электричка и тут же стремительно вынеслась из-за лесного массива и, сбавляя ход, скрежеща тормозами, стала приближаться к платформе. Мужик вылез из-за стола и вразвалочку пошёл к месту остановки головного вагона. И то, что он не оглянулся даже на «должника» своего, кому только что угрожал, заело Василия ещё пуще. Не успев сообразить, что предпринять, он поспешил следом и вскочил за мужиком в тамбур. Двери с шипением задвинулись. Мужик, видимо, узрел в стекло противоположных дверей вошедшего за ним соперника-игрока, и стал поворачиваться. Воспользовавшись этой нарочитой медлительностью (Плюю, мол, на тебя и презираю!), Василий схватил его за ворот и что было силы толкнул лицом вперёд. Пробив лбом стекло, мужик на секунду обмяк, но затем высвободился и на этот раз развернулся рывком. Василий был готов, ударил искромсанное в кровь лицо, у мужика подогнулись колени, и он опрокинулся. Василий перевёл дыхание и собрался войти в вагон, но, машинально зафиксировав напряжённые лица пассажиров, передумал. «Рвём когти.» Он не услышал (возможно, за лязгом колёс), как мужик поднялся на ноги, лишь ощутил его руки на своей шее, сдёрнул их и ударил затылком…

***

Дома никого. Записка на столе: «Мы уехали. А ты подумай…» Что же тут думать и чем – мозги набекрень, мысли в раскоряку. Василий сел у телефона, потом поставил его на колени, потом опять на тумбочку, потом опять на колени. Набрал номер.

– Марыся? (Вообще-то она Мария, Маруся, просто так ему нравится звать её.) – Салют.

– Ой, Васёк! Где ж ты пропадал-то?

– Приходи – расскажу.

– Ты знаешь, я не одна…

– Да-а?

– Ты не понял. У меня подруга, ты её знаешь, Ира.

– Приходите вместе.

Марыся работала медсестрой, муж её надолго в отсидке, и она перебивается с тремя детьми, старшей – семнадцать, младшим мальчишкам – шесть и три. Бывало, Василий отлёживался у неё по несколько суток после бурных развлечений или игр, раз-другой баловала его медсестричка и наркотой. Он в долгу не оставался: будучи в выигрыше, помогал деньгами. Ира… да-да, кажется, высокая такая, рыжая… Впрочем, нынче и пёстренькой могла уже стать. Подождём – увидим.

Пришли. Василий сразу подумал: хорошо бы сразу с обеими, но побуждений своих не обнаружил, поскольку Марыся сразу ревниво предупредила подругу – шутливо как бы: