Алгебраист Иэн Бэнкс

Iain M. Banks

THE ALGEBRAIST

Copyright © Iain M. Banks 2004

All rights reserved

Серия «Звезды новой фантастики»

© Г. Крылов, перевод, 2011

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2018

Издательство АЗБУКА®

Посвящается Макленнанам – Энди, Фионе, Дункану, Николь, Карионе и Робину

У меня есть для вас история. У нее много начал и, возможно, один конец. А может, и не один. Начала и концы так или иначе вещи условные – игра мысли, фантазии. Где по-настоящему начинается любая история? Всегда существует какой-то контекст, всегда – куда более грандиозное полотно, всегда – что-то до описываемых событий, если только мы каждую историю не начинаем так: БАХ-ТРАХ-ТАРАРАХ! Большой взрыв. Шшшшшш… – а затем не пересказываем всю последующую историю Вселенной, прежде чем перейти к конкретному вопросу, который и является предметом нашей истории. Точно так же не бывает финального конца, если только это не конец света…

И тем не менее у меня есть для вас история. Мое непосредственное участие в ней было бесконечно малым, и я даже имя свое не собирался называть – слишком уж это самоуверенно.

И тем не менее я присутствовал там – в самом начале одного из таких начал.

Говорят, что сверху Осенний дом похож на гигантскую серо-розовую снежинку, наполовину вкрапленную в эти складчатые зеленые склоны. Она лежит на длинном, пологом обнажении породы, которое образует южную оконечность Северного тропического нагорья. На северной стороне дома раскинулись всевозможные сады, регулярные и нет, ухаживать за которыми – мой долг и моя радость. Чуть дальше, за обнажением на обширном пространстве, покоятся руины храма, который, как считается, был сооружен видом, называемым релиды (подвид бар: либо жестоко уничтожен, либо вымер, в зависимости от того, каким авторитетам верить. Как бы то ни было, но в этих краях их давно нет).

Огромные белые колонны храма когда-то вонзались на сотню и более метров в нашу разреженную атмосферу, а теперь лежат в руинах, распростершись на земле и погрузившись в нее; громадные окостенелые трубы из цельного камня с каннелюрами наполовину утонули в торфяной почве. Упавшие вдалеке вершины колонн (которые в наших условиях половинной гравитации падали, наверное, медленно, но весьма впечатляюще) пропахали огромные длинные кратерообразные борозды в земле, создав два длинных вала с закругленными луковицами вершин.

За многие тысячелетия после их неожиданного возникновения эти высокие бастионы из-за эрозии и многочисленных микроземлетрясений, столь частых в нашем мире, медленно съеживались, земля сыпалась, заполняя широкие борозды, где лежат вершины колонн, и наконец все это превратилось в некое подобие ряби на поверхности земли – последовательность небольших скошенных площадок, из которых торчат еще не погребенные участки колонн, словно белые обнаженные кости этой маленькой планеты-луны.

Там, где упала и легла поперек речной долины одна из колонн, получилось что-то вроде цилиндрической дамбы, расположенной немного под углом; через эту дамбу переливается вода, которая попадает в одну из метровой глубины декоративных канавок, идущих по всей длине колонны, и течет к тому, что осталось от замысловатой капители; здесь возникает несколько маленьких изящных водопадов, низвергающихся в глубокий пруд перед высокой и густой живой изгородью, ограничивающей наши сады сверху. Отсюда поток направляется и контролируется искусственно. Частично он поступает в большую цистерну, в которой собирается вода для наших самотечных фонтанов внизу около дома, а остаток его образует ручеек, который то перекатывается, то стремительно несется, то замедляется, то петляет, направляясь к декоративным озерам и незамкнутому рву, окружающему сам дом.

Я, упираясь в дно тремя конечностями, стоял по пояс в журчащей воде в крутой части ручья. На меня падали капли воды с ветвей эксер-рододендрона и завитков плюща, а я срывал засохшие листья и подравнивал садовыми ножницами самые буйные заросли кустарника вокруг довольно-таки никудышного, скажем откровенно, насыпного лужка, поросшего травой лыской (по большому счету благородный, но неудавшийся эксперимент, попытка убедить этот известный своей непокорностью вид стать… ай-ай, я поддаюсь своему увлечению и отклоняюсь от главного – забудьте о траве лыске), когда молодой хозяин – он возвращался, насвистывая и сцепив руки у себя за спиной, с утренней прогулки по саду камней наверху – ступил на усыпанную гравием тропинку над ручьем и улыбнулся мне. Я оглянулся, потом поднял глаза, все еще подстригая кусты, и кивнул ему со всей церемонностью, какую только позволяла моя не самая удобная поза.

С лилового неба, видного между кривой линией горизонта на востоке (холмы, дымка) и нависающей громадой газового гиганта, планеты Наскерон, что заполнял бо́льшую часть небосклона – переливаясь всеми цветами спектра, от ярко-желтого в пеструю крапинку и далее, сплошь исполосованного и опоясанного беспорядочными текучими завитками, – светило солнце.

Почти прямо над нами геостационарное зеркало отражало единственный резкий, желтовато-белый луч, рассекавший самую большую грозовую зону на Наскероне: она тяжело двигалась по небу, как оранжевато-коричневый синяк размером в тысячу лун.

– Доброе утро, главный садовник.

– Доброе утро, смотритель Таак.

– И как поживают наши сады?

– В основном, я бы сказал, неплохо. Для весеннего времени они в хорошей форме.

Я, естественно, мог бы рассказать об этом и в бо́льших подробностях, но сначала хотел понять: может, смотритель Таак заговорил со мной просто из вежливости.

Он кивнул на воду, струящуюся вокруг моих нижних конечностей:

– Вам это ничего, ГС? Я смотрю, ручей тут такой резвый.

– Я тут надежно зацепился и стал на якорь, спасибо, смотритель Таак. – Я помедлил (и во время паузы услышал, как чуть дальше в саду кто-то маленький и легкий бежит по каменным ступеням к гравиевой дорожке), а потом, видя, что смотритель Таак продолжает одобрительно улыбаться мне, добавил: – Вода сейчас высока, потому что работают нижние насосы, пускающие ее по кругу, чтобы мы пока могли очистить одно из озер от плавучих сорняков.

Человечек все приближался, в двадцати метрах от нас добрался до дорожки и теперь бежал, разбрасывая гравий.

– Понятно. А я как-то и не подумал, что в последнее время было много дождей. – Он кивнул. – Ну что ж, хорошей вам работы, ГС, – сказал он и повернулся, чтобы идти, но тут увидел того, кто бежал к нему.

По частоте шажков я решил, что это девочка Заб. Заб еще в таком возрасте, что для нее естественно бегать с места на место; она это и делает, если только не получит замечания от старших. Но мне показалось, что на сей раз она бежит как-то по-особому. Смотритель Таак улыбнулся и одновременно нахмурился, глядя на девочку, когда та резко остановилась перед ним на дорожке, – одну руку она прижала к груди своего желтого комбинезона и согнулась чуть не пополам, чтобы пару раз притворно глубоко вздохнуть. Длинные розовые кудряшки плясали вокруг ее лица. Потом она вздохнула еще раз, еще глубже, чем прежде, и, выпрямившись, сказала:

– Дядя Фассин! Дедушка Словиус говорит, что у тебя опять связь отключена, и если я тебя увижу, то чтобы сказала, чтобы ты сразу же шел к нему!

– Так, значит, и говорит? – спросил, улыбаясь, смотритель Таак.

Он наклонился и, взяв Заб под мышки, поднял ее до высоты своего роста. Розовые туфельки девочки оказались на уровне его пояса.

– Да, так и говорит, – сказала она, шмыгнув носом. Она посмотрела вниз и увидела меня. – Ой, здравствуйте, ГС.

– Доброе утро, Заб.

– Ну что ж, – сказал смотритель Таак, еще чуть подбросив девочку, а потом опустив прямо себе на плечи. – Давай-ка пойдем и выясним, что нужно старику, а? – Он пошел вниз по тропинке к дому. – Как тебе там, наверху, не страшно?

Она обхватила руками его голову и ответила:

– Не-а.

– Только смотри, чтобы не задеть за ветки.

– Ты сам смотри, чтобы не задеть за ветки, – сказала Заб, потирая костяшки пальцев о каштановые кудри смотрителя Таака. Она повернулась и махнула мне. – Пока, ГС!

– До свиданья, – крикнул я им вслед.

– Нет, это вы смотрите, чтобы не задеть за ветки, юная леди.

– Нет, это вы смотрите, чтобы не задеть за ветки!

– Нет, это вы смотрите, чтобы не задеть за ветки.

– Нет, это вы смотрите, чтобы не задеть за ветки…

Оно думало, что здесь будет безопасно, что здесь оно будет не так заметно: черная промороженная пылинка в широчайшем покрывале ледяного ничто, крапчатым кружевом наброшенного на систему. Но оно ошибалось – здесь было опасно.

Оно лежало, медленно поворачиваясь, беспомощно наблюдало, как мигающие лучи зондируют выщербленные, пустые пылинки вдалеке, и понимало, что его судьба решена. Казалось, щупальца определителя в своем исследовании двигаются слишком быстро, чтобы почувствовать что-нибудь, слишком неуверенно, чтобы зарегистрировать, едва касаются, почти не освещают – но они делали свое дело, не находя ничего там, где ничего и не было. Один только углерод в следовых концентрациях, заледенелая вода, твердая, как металл: древняя, мертвая и (если ее не трогать) безобидная для всех. Лазеры снова погасли, и оно в очередной раз преисполнилось надежды, застав себя за мыслями, противоречащими всякой логике: вдруг преследователи махнут рукой, признают поражение, займутся своими делами и оставят его в покое – пусть себе вечно крутится на своей орбите. А может, оно упорхнет в одинокую вечность досветовых скоростей, в изгнание, или переместится в предсмертный сон, или… А может, прикидывало оно (и вот этого-то они и боялись, поэтому и выискивали его повсюду), оно организует заговор, все спланирует, поднимется, сделает, ускорится, построится, умножится, соберется и… атакует!.. И сотворит справедливое отмщение, и потребует от своих врагов заплатить (по меркам справедливости под каким ни возьми солнцем) за их нетерпимость, за их дикость, за их геноцид против целого вида. Потом снова появились тонкие лучи, освещая судорожным светом сажу-лед-шлак еще одной глыбы черновато-серого детрита, чуть дальше или чуть ближе, делая это с неизменной спорой методичностью, военной точностью и прилежной бюрократической систематичностью.