– Делаю, что хочу, и допросчиков мне не надо! Любили вы Чёрное море с гаграми и магаграми, а теперь уважайте меня и зовите меня по старинному: Понт Гирканский. Не то пролежу подо льдом тыщу лет, так негде вам будет курортничать, разве что заграницей, да вас туда и не выпустят, ха-ха-ха! Чтоб к июлю меня окружили пансионатами в два ряда, а не то… Я волшбе обучался у древних халдеев. Я вам не только… Я вас вообще!! – размахнулся он и зашвырнул их под самый экватор.

Кунцевский Прохиндей дома и на работе

Прохиндей встал в три ночи, вынул из холодильника ящик-посылку и, пройдя в спальню, сел под лампой. Слышался шум прибоя. Он приложил ухо к фанере и спел: «Утомлённое солнце! тихо с морем прощалось! в этот час ты призналась! что нет любви!» Он отстранился и прочитал адрес на крышке: МОСКВА КУНЦЕВО ПРОХИНДЕЮ ОТ ПОНТА ГИРКАНСКОГО, – после чего убрал крышку и, вдохнув запах магнолий и пальм, переместил ящик к свету. Блеснуло раскинувшееся в своих берегах Чёрное море. «Мисхор… – бормотнул Прохиндей, вглядываясь в южную часть Крыма. – Здесь я бывал ещё мальчиком. Мы много пили и ели, и папа учил меня жить. А, Пицунда, где я бывал с друзьями. Мы много пили и ели и спорили, кто из нас станет большим человеком… Одесса! Мы пили и ели с любимой на Дерибасовской, но не так много, как человек за соседним столом, и любимая с ним ушла. Глупая и неверная Соня!» Он прослезился.

Дверь отворилась, вошла девочка, пухлая, в модном халатике.

Он моментально убрал ящик за спину. Слышался только шумящий прибой.

– Что у тебя там, папуля? – Девочка медленно подошла.

– Эллочка, живо спать, ничего у папули того, что тебе нужно, —отнекивался Прохиндей пятясь. – Папуля сейчас будет спать…

– Атас! Спать, говоришь? – девочка стала щипать Прохиндея, чтобы он развернулся. – Если не скажешь, что у тебя, я устрою истерику. Упаду, буду визжать, буду дрыгаться и кусаться, буду визжать до утра.

– Ты уже в восьмом классе, не совестно!

Эллочка отскочила и взвизгнула на весь дом. Прохиндей дёрнулся, перепуганный, и она, увидав, прыгнула к ящику.

– Па, атас!

– Тс-с-с!! – зашипел Прохиндей морщась. – Узнают – конец мне!

– Папуля, ты прелесть! Это ты мне купил? – Эллочка отошла к лампе. – Атасный душок! Вроде как Карадаг, папуль?.. Это Чёрное море? Которое делось куда-то? Атасная копия! Теперь Аське нечего хвастать своей новой шубой, а Греку своим мотоциклом-харлеем, который ему предки сделали. Я им счас позвоню, пусть попрыгают…

– Ни за что! – Прохиндей заслонил телефон. – Ни за что! Стыдно слушать! Как можно сравнивать… Потому что не копия, Эллочка. Настоящее море-то. Миллион, миллиард этих шуб, этих харлеев, даже и мерседесов.

– Атас!! – взвизгнула от такой новости Эллочка, хлопнув в ладоши.

– Да, миллиард. Потому что… традиции, наконец… – И, подыскивая слова, Прохиндей сделал паузу. Кончил он институт, но давно отвык мыслить развёрнуто и формулировать мысли, так как работал официантом в большом ресторане. – Славная, так сказать, у сего водоёма история, – продолжал он. – В Ялте, ты знаешь, жил Чехов… Грин где-то там ещё жил, скифы… Ну, Айвазовский, естественно… Лермонтов про Тамань писал, вы изучать должны в школе Также татары там крымские, хан Гирей… Ушаков разбил турок, а в годы Великой Отечественной там советские воины проявили невиданный героизм, подвиги, отчего оно, Чёрное море, сейчас в твоих, Эллочка, ручках, а не какое-то зарубежное. Символ русского духа, так скажем.

Эллочка опустила концы пухлых пальчиков в воду, побрызгала на себя ароматными каплями и заявила: – Папуля, про Лермонтова я без тебя выучу, а этот ящик пусть у меня на трюмо, это будут духи. А не то я сейчас завизжу.