После ночного бегства я долго приходил в себя, укрывшись в сарае около заброшенного коровника. Рядом пролегала большая дорога, по которой то и дело проносились товарные повозки и грохотали большие автомобили. Я старался не думать о родных, ибо печальное лицо мамы представало перед моими глазами столь явно, что я не мог сдержать новый приступ рыданий.

Так я просидел весь день, пока чувство голода и холод не выгнали меня на улицу. Я брёл вдоль дороги, втайне надеясь, что кто-то из проезжавших пожалеет меня и подвезёт до города. Я не знал, в какую сторону идти, не знал, где находится тот загадочный Ленинград, о котором я раньше никогда не слышал. Так я шёл, едва переставляя ноги и чувствуя, что вот-вот упаду. Сумерки уже окутали серые поля, и холодный туман парил над девственной землёй, укрывая её нежным пухом. Из моего рта вырывался холодный пар, я перетирал ладони, пытаясь сберечь частичку телесного тепла.

Наконец, за моей спиной послышались цокот и скрежет старой телеги. Кто-то свистнул. Я замер и только спустя несколько мгновений обернулся, с опаской разглядывая того, кто мог оказаться врагом.

Это был молодой человек, вероятно, одного возраста с Женькой. В темноте я не мог разглядеть его лицо, но силуэт его показался мне вполне безобидным. На нем была кепка с коротким козырьком, сдвинутая набок, лицо под ней было круглым, хотя сам парень казался весьма тощим.

– Что здесь забыл, а, малой? – его голос был пропитан бодростью и ненапускным радушием.

– Беда со мной, – я отвечал с трудом, всхлипывая.

– Потерялся что ли?

– Не знаю, дяденька, – в действительности это не было ложью, поскольку я и вправду не мог дать описание своему плачевному положению.

– Как не знаешь? А родители твои где?

– Не помню.

Тот вновь присвистнул и покачал головой.

– Стало быть, тебе по голове прилетело, а, малой? И что делать теперь будешь?

– Не знаю, – я посмотрел под ноги, чувствуя, что лицо моё заливается краской, благо в темноте этого было не видно.

– М-да, парень, беда с тобой, – он спрыгнул на землю и подошел ко мне, приподнял за подбородок, заглядывая в глаза.

– Вроде не помешанный, глаза ясные, значит, и вправду по голове ударили. Скажи мне вот что: имя своё хоть помнишь? И откуда родом?

– Имя помню, – я нервно сглотнул, – Коля.

– Это уже что-то, авось потом и остальное вспомнишь! Меня Юра зовут, Юра Сизнев из Малой Вишеры. Тут это совсем близко, но сейчас я еду оттуда в Ленинград, хочу там на работу устроиться, здесь в деревнях уже нет шансов прокормиться даже одному, а у меня еще мамка больная дома, почти не встает.

Он присел на корточки, равняясь со мной в росте, и запустил пятерню мне в волосы, ероша их мозолистыми пальцами. Я всхлипнул, вновь опустив глаза. Меня продолжало трясти, и я чувствовал, что близок к нервному обмороку.

– Поехали, малой. Я для тебя куска хлеба не пожалею, – он ненадолго замялся, – совесть во мне есть, хоть проку от неё никакого в наши-то дни. Помереть же тебе я не позволю.

Юрка дёрнул меня за руку, вырывая из оцепенения.

– Залезай давай!

Так случайность спасла мою жизнь. Юра не был глупцом, хотя на первый взгляд моё мнение оказалось противоположным. Да, он был груб и прост в общении, нередко бранился и отвешивал весьма грязные шутки, на тот момент не вызывавшие у меня особого веселья. Но в определенные моменты он становился серьёзным и был способен рассуждать здраво. Милосердие было ему свойственно.

– Не могу понять одного, малой, – он мял зубами самокрутку, – отчего ты такой спокойный? Другой бы на твоем месте вопил бы, как резаный поросенок, а ты будто взрослый для этого. Лет тебе сколько?