– Думаю, Харольд и Аттал хотят подчинить больше территорий, – сказал Эмрес. – Не стоит расстраиваться по пустякам.

– Для тебя это, значит, пустяки? – сказал Бельфор. – Конечно тебя закинут в отряд Калвага. Тебе грех роптать на судьбу. Жалованье у них прекрасное, нужды ни в чём не будет.

– Мы ни разу не участвовали в осаде, – сказал Эмрес. – Неужели вам не хочется посмотреть?

– Ты уж определись: смотр или участие, – фыркнул Бельфор. – Нужно заниматься вещами понятными и доступными. Ты вот из лука метко бьёшь, Марвин умеет варить яды, Белет вообще универсальный убийца.

– А про себя что скажешь? – спросил Белет.

– Мечник вроде неплохой.

– А ты ещё тот скромняга, – посмеялся Эмрес. – Марвин рассказывал про Мерсал. Не веришь, что в человека можно попасть с отскока? Я тоже так думал, да людская молва переубедила. Много слышал о римских лазутчиках. Они прибыли недавно, но их уже с нами сравнивают. Мол, они неуловимые и дерзкие.

Эмрес налетел на Марвина, налегая двумя клинками. Все нетопыри были двурукими бойцами. Из-за непомерно длинных рук Эмрес делал медленные, размашистые, иногда даже вальяжные движения. В долгом бою ему не хватало дыхания. В седле или укрытии Эмрес чувствовал себя увереннее.

Сродни гладиаторам-димахерам нетопыри могли разом сладить с четырьмя соперниками. Бельфор одной правой рукой мог сразить трёх врагов одновременно. Его скорость и изворотливость не поддавались никакому объяснению. В лучшие дни двумя мечами Бельфор побеждал и соратников. Похожими навыками владел Фелан.

В этот раз Эмрес оказался проворнее, к тому же Марвин весь бой разговаривал. Белет протирал кинжал, а Бельфор мыслями пребывал в другом месте.

– Хватит расстраиваться, – сказал Эмрес.

– И завидовать, – добавил Белет.

– Я не о римлянах думаю, – ответил Бельфор. – Если Эмреса отдадут Калвагу, то меня Агарес передаст Атталу. Смахивает на жертвоприношение.

– То есть как?

– Когда Калваг уйдёт в поход к гарнизону, я займу его место. Буду лично охранять Аттала.

– Что ты там говорил про высокое жалованье кавалеристов?

– Хлудан с деньгами, – отмахнулся Бельфор. – На кой мне охранять дрянную жизнь зарвавшегося конунга? Я боюсь растерять навыки. Сами знаете, как трудно всю жизнь находиться в ожидании нападения.

– Какие слова! – воскликнул Эмрес. – Ты в кого такой идейный?

– Зачем мы бьёмся? – спросил Белет. – Ради золота. Мы же наёмники. Никакой идеи. Мы тренируем навыки для совершенствования ремесла, а твои слова – пустой трёп.

– Лучше буду мерзнуть в выгребных ямах и с пустыми карманами мечтать о копчёном окороке, чем гордиться высоким чином и деньгами, – парировал Бельфор. – Видимо, мы разные.

– И в чём проблема? Скажи об этом конунгу или Агаресу. Наставник поймёт. Он ратует за такие слова. И тоже не обрадуется новому назначению, ведь ничто так не расхолаживает, как спокойствие мышц, – сказал Эмрес. – Агарес не захочет, чтобы мы возвышались.

– Ничто так не расхолаживает, как спокойствие головы, – ответил Бельфор. – Вы хотите превратиться в Харольда?

– А что с ним?

– Это трус, коих поискать. Он любитель махать мечом против безоружных.

Марвин кивнул. При Аттале процветала традиция давать дезертирам и пленникам возможность на искупление. Их безоружными выставляли против закованного в броню человека и заставляли биться. Как правило, пленники погибали. Перед ристалищем их лишали еды и избивали, чтобы неопытные в ратном деле люди вроде Харольда могли спокойно резать пленников, как скот.

– И откуда ж у нас такой мыслитель завёлся? – процедил Эмрес. – Фелан тоже строил из себя невесть кого. И где он теперь?