Матайес извлёк из себя все стрелы и обломки копий, но не нашёл сил вытащить злополучный пилум. Римляне боялись приблизиться даже к затихшему и безоружному конунгу. Никто не решался нанести последний удар. Некий легионер – Марк Квинт Агафий – коварным уколом завалил непокорного медведя и обезглавил.

Агафий стал героем. В каждой таверне он рассказывал о своём подвиге. Количество легионеров в его рассказах постепенно убывало, пока не остался он один. Однажды в арелатской таверне Агафию встретился наёмник-берсеркер, который выбил из него дурь. Легионера убили, а наместник Арелата в назидание разорил деревню Энанки – основное гнездовье изгоев-берсеркеров. Так закончилась эра.

Будучи отроком, Бельфор слышал «Песнь о гибели Матайеса», написанную неизвестным бардом из Сагунта. Изрядно приукрашенное сказание распевали во всех трактирах Галлии и Иберии. Даже в Риме слышали эту балладу.

Тяга к эпическим битвам прошлого стала наваждением и привела к временному возрождению берсеркеров. Когда конунги узнали, что воины, подражая Матайесу, рвались в бой, дабы славно окончить земные дни, то перестали призывать берсеркеров на службу. Лишь при Аттале исконные традиции стали возвращаться в должном виде.

Бельфор не верил в косоглазие Матайеса. Юноша представлял его семифутовой громадиной с парой кинжалов. Человеком, который добровольно ушёл в чертоги богов, ибо в верхнем мире врагов не осталось. Бельфору казалось, что косоглазым, косноязычным и сухоруким должен быть сын Матаейса.

Аттал был полной противоположностью отца. Он много говорил не по делу, пренебрегал хорошими советами приближённых и славился непомерным честолюбием. Многие удивлялись, что Аттал решился на войну с галльским Римом. До этого он десять лет впустую обещал поставить на место высокомерных наместников Арелата и Массилии.

Подождав, пока кавалерия пройдёт, Бельфор двинулся дальше. Солдаты наносили на щиты гербы родных домов, дикарки из пиктов разукрашивали лица вайдой, инженеры следили, как погружают амфоры с маслом для осадных машин.

Бельфор с восхищением смотрел на стройных персепольских коней, низкорослых храпунов гуннов, изящных скакунов из Аравии и выносливых мавританских кобыл. Юноша не ведал телесную красоту, однако находил её в силе. Больше всех скакунов ему понравились тяжёлые парфянские разрушители, ибо только они могли сдержать галльские алы римлян. Бельфор присвистнул, когда мимо пронеслись очередные катафракты.

Начальник кавалеристов Брадан с важным видом объезжал лагерь и подбадривал воинов. После его назначения в гарнизоне не утихали споры. Брадан считался посредственным полководцем и кавалеристом. Он закончил всадническую школу в Риме вместе с Тигго, однако ни разу не победил вчерашнего соратника. Друг Августа считался лучшим наездником на всем Западе, но уступал Калвагу, которого Аттал при содействии Харольда временно поставил под Браданом.

После долгих блужданий по лагерю Бельфор пришёл на пустырь у восточной стены. С тех пор как крепость заселили варвары, нетопыри облюбовали это место. Здесь они упражнялись в фехтовании, промывали кости наставнику и обсуждали дела насущные.

– Нас хотят разделить, – сказал Бельфор.

– Это решение наставника? – поинтересовался Эмрес.

– Нет, – ответил Марвин. – Это Харольд сказал Атталу. Я слышал слова советника собственными ушами.

– Аттал мог сказать что угодно, – уклончиво произнёс Бельфор. – Окончательное решение за наставником. Аттал знает, как править городом, но ничего не смыслит в подготовке наёмников.

– Нас нельзя разобщать, – сказал Белет. – Поодиночке нас перебьют в два счёта. К чему такие изменения?