– Разве не мечтаешь, чтобы настал день, когда ты не будешь нуждаться в еде и ночлеге?

– Этот день никогда не настанет, поэтому и не мечтаю, – Ульрих умолк, а после выпалил. – Ты, наверное, мечтаешь о доме?

– Я уже не знаю, чего хочу, – раздраженно ответила Анаит.

– Я тебя чем-то расстроил? Или обидел? – поспешил оправдаться Ульрих. – Прости!

Анаит успокоилась. Она уже собралась поделиться мыслями и соображениями, но вдруг поняла, что чувствует к Ульриху отвращение. Подобное случилось с ней впервые. Она сдержала порыв гнева, ибо прекрасно знала, что обидчивый мальчик найдёт, к чему прицепиться. А ругаться ей не хотелось.

– Мечтаю, чтобы поскорее закончилась война, – ответила Анаит как можно спокойнее. – Ни о чём не могу думать, кроме как об отце и всей этой нелепой ситуации. Лучше бы конунг Аттал никуда не лез.

– Римляне уже в агонии. Осталось совсем немножко.

– Не хочу тебя расстраивать, Ульрих, но наша жизнь ни капли не изменится в случае победы Аттала. А в случае победы римлян – станет хуже, чем до войны. Аттал и его приближенные бьются за сферы влияния, жаждут заполучить кусок послаще. Думаешь, Аттал за независимость борется? – Анаит фыркнула. – Он соперникам в Галлии кулак показывает. Не говори, что римляне в агонии. В Галлию мы шли через Рим. Отец пытался стать наёмником у богатого патриция, но что-то не срослось. Ты не видел Рим, Ульрих, не видел его зданий, садов и бесконечных парков. Здания устремляются в небеса, и даже взгляд не способен их охватить целиком. А Флавиев амфитеатр – это поистине чудо. Я чуть не задохнулась от восторга, пока стояла рядом. Даже не верится, что люди могут возвести такое. Сейчас римляне прогнулись – со всеми бывает, но не думай, что они в агонии. За два дня всё может поменяться, и в агонии окажемся мы.

– Звучит так, будто ты их защищаешь.

– Я всего лишь говорю то, что думаю. Не думай, что я на их стороне.

Они замолчали. В голове Ульриха крутился ураган мыслей, но он боялся озвучить их вслух. Вместо этого он спросил:

– Ты считаешь, что римляне непобедимы?

– Непобедимых нет, Ульрих. Мой друг Низат разводил в Ктесифоне бойцовских котов. Один из его пушистых питомцев был настоящим дэвом – ужасное чудовище, сущий мрак! Низат заработал на нём столько монет, что уже ни в трущобах, ни во дворце никто не связывался с его Чёрным когтём. Однажды через город проходил факир с котом. Тот был тощим, точно смерть, даже рёбра виднелись на ободранных боках. Словом – полная противоположность соперника. И вот эта животина ранила кота Низата и повредила ему лапу. Чёрный коготь охромел, и даже злость от боли не помогла ему победить. Говорили, что кот факира заколдованный, но это неправда. Когтю просто не повезло. Мы частенько списываем на колдовство то, что хотим оправдать в свою пользу, Ульрих. Людская природа двулична.

– При чём здесь коты твоего друга?

– На каждую силу найдётся своя сила. Ничто не вечно: ни мы, ни римляне, ни народы, что придут после. Пока люди живы – живы и войны, и убийства.

– Думаешь, есть что-то хуже убийства?

– Конечно! Лицемерие, – не задумываясь, сказала Анаит. – Все люди склонны к фальши, а римляне – более остальных.

– Почему?

– Потому что когда римляне вырезали тысячи галлов, то назвали это искоренением злого умысла. Якобы они защищали свои земли и совершили упредительный удар. Теперь же их прижали, и они просят вождей, стоящих в стороне, о помощи.

– Упредительный – это как? – спросил Ульрих.

– Это когда ты пытаешься предвосхитить события.

– Не понимаю, – недовольно сказал Ульрих. – Это какое-то слово на твоём родном языке?