Император не возражал против нашего желания вернуться на родину. Причем разрешил сделать это не разрозненной толпой, а в строевом порядке и – чего уж мы никак от него не ожидали – с оружием. Он оставил нам даже барабаны и знамена.

Но потом, правда, добавил, что сопровождать наши легионы будут русские полки. А уж дома польским воинам предоставят выбор – оставаться на службе или уходить в отставку.

Тогда царь выразил желание восстановить Царство Польское под опекой российской короны. А главнокомандующим войсками в Варшаве – и русскими, и польскими – он назначил брата Константина.

Для великого князя эта новость тоже была неожиданностью. Я своими глазами видел, как он удивился словам императора.

Еще на марше меня представили Константину Павловичу. Узнав, что я хороший штабист, цесаревич предложил мне послужить в его штабе. Я согласился.

– Вы не желаете водочки, Федор Кузьмич? Мне почему-то ужасно хочется назвать вас «Ваше Величество», хотя умом понимаю, что это не так, – обратился к гостю хозяин.

– Нет, благодарствую. Я спиртного почти не употребляю. Разве по праздникам немного вина, а водки вообще не пью, – отказался старец, а потом, спохватившись, добавил: – А вы, пан, если хотите – выпейте. Я к этому нормально отношусь. Коли человек меру знает.

– И то правда! – обрадовался Синецкий. – У меня от воспоминаний, знаете ли, во рту все пересохло. Говорить тяжело.

Он достал из шкафа графин и налил себе полную стопку водки.

– Может, чаю еще желаете? – спросил он гостя.

– С удовольствием. Разве можно отказаться от хорошего чая и доброй беседы, – заметил старец.

Хозяин потрогал самовар: не остыл ли? И облегченно вздохнул. Он нарезал себе сала и хлеба на закуску. Налил гостю чаю.

– За ваше здоровье, уважаемый, – произнес он короткий тост и опрокинул в себя стопку.

Потом крякнул, зажевал куском сала с хлебом и спросил:

– На чем я остановился?

– Константин пригласил вас к себе в штаб, – торопливо подсказал ему гость, желая быстрее услышать продолжение.

– Так вот, значит, начались повседневные дни моей новой службы.

Не суждено было мне тогда оказаться на сибирской каторге, а поселился я в милой моему сердцу Варшаве, правда, служил теперь новому государю.

Константин Павлович был человек мужественный и прямой, но отличался грубостью и непредсказуемостью поведения. Мог прийти в неописуемую ярость от малозначительной провинности. Да так, что пена у него брызгала изо рта. Вот как он умел кричать. Но долго зла таить в себе тоже не мог, ибо сердце у него было отходчивое.

Великий князь впервые получил под свое командование такое большое войско и такую самостоятельность в принятии решений. Санкт-Петербург был далеко, а в Варшаве он был императорским наместником, первым лицом в Царстве Польском. И цесаревич задался целью сделать из польских легионов самую лучшую, самую боеспособную армию в Европе. Он мечтал когда-нибудь превзойти в воинской славе своих предшественников – Наполеона и брата Александра.

И знаете, это ему удалось. Только победа оказалась пирровой. Любимое детище великого князя, которому он отдал столько своих сил, вложил в него всю свою душу, окрепнув, уверившись в своей непобедимости, обратило свою мощь против тех, кто его и создал. Вот в чем заключалась трагедия жизни этого выдающегося человека. И поверьте, это предательство, которому я стал невольным соучастником, хотя и действовал исходя из высших интересов моего отечества, до сих пор омрачает мое существование и тяжким бременем лежит на моей душе. Столько времени прошло, я уж и кровью, и каторгой, и разлукой с любимой отчизной своей, казалось, искупил сполна свой грех. Ан нет. Гложет червь изнутри. Никак не уймется.