Он издалека услышал родную речь. Молоденькая девчушка-экскурсовод в больших очках увлеченно рассказывала туристам:

– После пасхальной вечери Иисус и одиннадцать апостолов отправились сюда, в восточную часть Иерусалима, к Масличной горе, чтобы помолиться в мирной тени оливковой рощи.

– А почему одиннадцать? У Христа же было двенадцать учеников, – спросил мальчик лет десяти, желая показать окружающим собственную эрудицию.

Его мама, дородная тридцатилетняя провинциалка, стыдливо покраснела за сына и одернула его за рукав летней курточки.

Но экскурсовод как будто только и ждала этого вопроса.

Она ласково ответила мальчику:

– Двенадцатый, Иуда, уже покинул их, чтобы предать Учителя в руки первосвященников.

Неклюдов, скрыв лицо за солнцезащитными очками, обошел экскурсантов стороной.

За поворотом он сошел с тропы и, несмотря на свои светлые брюки, сел прямо на траву под сенью ветвистой оливы.

Он где-то вычитал, что оливковые деревья могут жить очень долго, тысячи лет. Может быть, на этом самом месте когда-то молился сам Иисус Христос за два дня до своего распятия.

«Господи, дай мне силы и мужество вынести с честью все испытания, которые ты уготовил мне», – обратился он к Спасителю с такой молитвой и углубился в собственные думы. Вспомнился позавчерашний разговор с женой.

Людмила приехала за своими вещами. Пока грузчики выносили из спальни чемоданы и ее любимый спальный гарнитур позапрошлого века, купленный на каком-то мебельном аукционе за баснословные деньги, она присела на кресло против него и закурила.

– Я переезжаю к директору твоего банка. Надеюсь, что у тебя хватит ума не увольнять его с работы до окончания бракоразводного процесса. Я хочу, чтобы банк остался мне. Ты можешь забрать себе всю долю в химическом комбинате. Я уже не говорю о бумагах вашего с Ланским холдинга. Если вам удастся что-то оттуда вернуть, я на это претендовать не буду. По-моему, так будет честно. Ты согласен?

Он безразлично кивнул головой.

– Я знала, что ты не станешь мелочиться. Поверь, так будет лучше для нас обоих. Когда-то мы совершили большую глупость, если не преступление. Не стоило вступать в брак без любви. Мы изменили самим себе, пытаясь убедить себя, что любим друг друга. Теперь за это расплачиваемся. Прости меня. И не держи зла, – сказала жена и, чмокнув его в щеку накрашенными губами, выпорхнула из квартиры вслед за грузчиками.

– А ведь она права, – сказал себе Неклюдов, сидя под оливковым деревом в Гефсиманском саду.

Женитьба на Людмиле была первой сделкой с собственной совестью, на которую пошел офицер-разведчик.

Он познакомился с ее отцом, генералом государственной безопасности, в Афганистане. Колонну, в которой был и их уазик, на перевале обстреляли моджахеды. Он вынес раненого генерала из боя, потом тащил его на себе двое суток до базового лагеря.

Поправившись, кагэбэшник не забыл своего спасителя и устроил ему перевод в Москву.

Так парень с Рязанщины, сын механизатора и доярки, оказался на Лубянке.

Генерал взял его в свой отдел, и вскоре Неклюдов дослужился до майора. Но вряд ли он вошел бы в круг особо доверенных людей, если бы не женился на генеральской дочери.

Людмила в молодости была несимпатичной. Угловатыми чертами лица, плоской грудью, широким тазом, она походила на мать, пожилую еврейку, которую генерал старался лишний раз не показывать своим сослуживцам.

Девушка закончила «факультет невест», то есть филологический, и сейчас преподавала русский язык и литературу в школе. Педагогический коллектив на девяносто процентов состоял из женщин, поэтому отец очень переживал, что дочь может остаться старой девой. И молодого, неженатого офицера пригласил в свой дом с дальним прицелом.