Но главная ее мечта была о том, чтоб она могла всегда досыта поесть, когда захочет. Чтоб всегда на столе стоял чугунок с варёной картохой или щами. Чтоб она могла навалить себе в тарелку сколько душе угодно еще дымящихся светло-желтых корнеплодов, полить их постным маслом, посыпать солью… Да так бухнуть масла, чтоб аж каждая картошечка покрылась ароматной светло-коричневой пленкой. Да соли тоже, ну, прям целую бы горсть высыпать в тарелку. А еще бы зеленого лучка бы побольше… Очень вкусно все это… ела бы и ела. А Машке – фигушки, пусть смотрит и облизывается или вон лучше пусть избу метет, пока я ем…
Как обычно, две сестры пасли стадо коз возле небольшой речушки Вяльчихи. В этом месте река делала крутой поворот и, хоть с виду спокойная, она вымыла на этой части довольно высокий, метров пятнадцать, отвесный обрыв. Летом она отступала от него и между водой и отвесной стеной, состоящей из песка, смешанного с темно-серой землею, было шагов десять.
Маша лежала под деревом в тени и вяло наблюдала за тем, как Шурка бегает по полю, сгоняя коз в одну большую кучу. Те не хотели слушаться и упорно разбегались в разные стороны. Она, обычным в таких случая командирским голосом, покрикивала на Сашу, уча уму разуму непутевую младшую сестру. В какой-то момент стадо подошло к обрыву, и в этой суматохе Александра пропала из виду.
«Вот блин, куда она подевалась?» – задала себе вопрос Маша и стала медленно подыматься на ноги, чтоб увеличить поле зрения. И в этот миг раздался крик:
– Аааааа! – а потом тишина, лишь только неспешное блеянье коз да шелест полусухой травы…
У Маши все похолодело внутри от этого крика. Она молнией вскочила и во все глаза стала всматриваться в разбегающееся во все стороны стадо – Сашки нигде не было. Тогда она со всех ног бросилась к козам, крича не своим голосом:
– Шура! Шура! Шурка! – Но ответом ей была тишина…
Маша стала метаться по всему стаду, все так же выкрикивая имя младшей сестры, но через пару минут к этому крику добавился еще и ее детский плач, а еще через пять минут она уже просто рыдала:
– Шуураааааа… аааааа…. Шуураааааа… аааааа…
Но Александры нигде не было. Мысль о том, что она вернется без сестры, сжимала маленькое сердечко Маши каким-то железным обручем. В ее детском воображении вставал отец с огромным ремнем в руках и начинал нещадно бить ее им. А она начинала подставлять руки, защищая себя от хлестких ударов, но это мало помогало, и жгучие, нестерпимо болезненные удары пронизывали все ее худенькое, детское тело. Так, продолжая плакать именем сестры, она приблизилась к краю обрыва:
– Шуурааааа… аааааа… Шуурааааа… аааааа…, – и в этот момент она взглянула вниз. Звук «ааааа» застыл у нее в горле, волосы зашевелились на голове, и весь окружающий мир поплыл куда-то в сторону: внизу, под обрывом, раскинув ручки, на спине лежала Александра.
Какое-то время Маша так и стояла, застыв, словно маленький, детский манекен на краю обрыва. Глаза ее расширились до предела и буквально остекленели. Окружающий мир полностью застыл в них, и только какой-то безумный страх горел недобрым, живым огоньком в зрачках… Скорей запищала, чем закричала, Маша, когда увиденная ей картина все же дошла до сознания:
– Шурааа! Шурааа!
Но Александра никак не отреагировала на этот крик. Она все так же продолжала лежать на берегу речки без каких-либо признаков жизни, раскинув ручки. Тогда Маша опрометью, бросилась вниз: слева, метрах в ста, обрыв переходил в уже довольно пологий склон, и по нему можно было спуститься к реке. Не чуя ног неслась Маша к младшей сестре. На склоне она запнулась и кубарем полетела вниз. Она сильно оцарапалась о камни и коряги, пока летела, но этого Маша не почувствовала, в ее сознании было лишь только распростертое тельце младшей сестры на берегу.