Дома, в родном уральском селе, он рассказал, что был в Москве. Ему не верили, чуть не осмеяли всем миром. Только две недели спустя, когда пришла по почте фотография, он стал героем.

Ещё полтора года – и он встанет на высшую ступеньку пьедестала почёта, и над стадионом заиграет гимн его страны.

Сердце Южного Урала – хребет Урал-тау. Горы здесь невысоки, крутые увалы сменяются плавными долинами. Хребты, лежащие западнее, и выше, и эффектнее, но именно Уралтау – водораздел. Здесь начинаются четыре крупные реки: Урал, Белая, Ай и Уй. Урал течёт прямиком в Каспийское море, Белая и Ай относятся к бассейну Волги и тоже доносят свои воды до Каспия. Уй, причудливо извиваясь среди горных отрогов, выбегает в просторную степь, где сливается с Тоболом и уже вместе с ним спешит на север, к Ледовитому океану.

Три столетия назад по степи кочевали киргизы, постоянно тревожившие границы молодого Российского государства. Их манили богатства растущих городов и заводов Южного Урала – Миасса, Челябинска, Златоуста. Тогда решено было на реке Уй при впадении в неё быстрой Каморзы поставить крепость и посадить в ней казаков. Крепость назвали Уйской.

Казаки построились вокруг крепости по-хозяйски. Улицы расчерчены по-военному, словно по линейке. Запрудили Уй, и своенравная река на время словно подчинилась дисциплине, потёкла почти по прямой.

Казаки обжились, службу несли исправно, но вместе со старообрядческими заветами сохраняли в душах вольность, непокой. Из поколения в поколение передавался мощный заряд пассионарности – страстности, азарта, стремления вперёд, к неизведанному. Недаром в Государственную думу первого созыва в 1906 году съездом уполномоченных казачьих станиц был избран именно уйский станичный атаман Степан Семёнович Выдрин.

После 1917 года станица Уйская стала официально именоваться селом, чтобы не напоминать большевикам о казачьем прошлом, но жители её сохраняли и заветы предков, и любовь к родной земле. И когда на Родину надвинулась беда, уйчане-мужчины ушли на фронт. Был среди них и Иван Григорьевич Тихонов. Ему повезло: он был ранен, контужен, домой вернулся в 1946 году – пуля в теле, грудь в орденах. Нина Евлампиевна, всю войну точившая снаряды на заводе в Челябинске, тоже вернулась в родное село – и сразу вышла замуж за двадцатичетырёхлетнего красавца-фронтовика. Сохранилась фотография: маленькая, худенькая девчушка стоит у станка, точит огромный снаряд.

Нина Евлампиевна и Иван Григорьевич Тихоновы. Середина 1970-х гг.

Поселились в доме отца Ивана Григорьевича, деда Григория Лукича. В тридцатые годы он был расстрелян, похоронен в братской могиле с другими казаками. Жили большой семьёй: мать Ивана Григорьевича Устинья, братья Пётр и Фёдор и сестра Анна.

Первенец, Александр, родился 2 января 1947 года. На дворе стужа лютая, и на душе у Нины Евлампиевны стужа: доктор поставил мальчику диагноз – врождённый порок сердца. (Много позже выяснили, что у Александра увеличен один из желудочков.) Как лечить? Мать уже не надеялась, что сын выживет. Хоронить собирались. Иван Григорьевич Тихонов не позволял жене и родственникам впасть в уныние.

– Сам сына на ноги поставлю!

Саша долго лежал, словно прикованный к кровати, затем задерживался в развитии. Когда его сверстники уже бегали, он только ползал. Но отец верил в стародедовский способ лечения: свежий воздух, парное молоко, зарядка – даже когда он был совсем маленьким, позже – обливания холодной водой.

На холме, белая, словно невеста, стояла церковь. Раз бабка Устинья потихоньку от родителей отнесла туда мальчика – крестить. Знала Устинья травы, готовила отвары, выхаживала, выпаивала мальчика.