его перевели из гематологического отделения в реанимацию. Если, когда его перевезли в эту больницу, он еще вставал, даже походил немного, чуть обустроил себе кровать, пошел в душ, кран починил – то, когда его перевели на третий этаж и подключили ко всем трубкам… Не то, чтобы я поняла, что это уже конец, но я поняла, что это нехорошо».

В понедельник «в последнюю недель» – это ведь уже 20 ноября. Мы специально выделили слова про «починенный кран». Согласитесь, они плохо сочетаются с образом «умирающего». Некоторые ведь и в абсолютно здоровом состоянии починить кран не способны – а Литвиненко починил. Хотя, якобы, был уже практически при смерти!

Литвиненко в реанимационной палате (уже в UCH)

Приходится сделать вывод, что так упорно рассказываемая нам история о «медленном умирании больного» – это ложь. Если в какие-то момент он действительно «не мог говорить» – то ко времени переезда в UCH говорить он был в состоянии (а также мог сам ходить и даже чинить водопроводные краны!) Более того, сам факт переезда свидетельствует о том, что больной был транспортабелен – если б его состояние было действительно плохим, его бы никуда не повезли! Зачем врачам брать на себя такую ответственность? И, похоже, что временные проблемы с горлом (если они и были) действительно были всего лишь реакцией на антибиотики (как это и предполагал изначально персонал больницы – имеющий, в отличие от Марины Литвиненко, некое медицинское образование).

Напрашивается следующий вывод. Если предположить, что он был отравлен полонием – то, похоже, что к этому моменту большая часть токсина уже вышла из организма. Это, разумеется, не означает, что у него в дальнейшем не было бы проблем со здоровьем (например, риск развития раковых заболеваний увеличился бы многократно)! Но непосредственной опасности для его жизни, как нам кажется, к моменту переезда не было.

Конец ознакомительного фрагмента.