Но Волконский еще 7 декабря 1825 года так писал из Таганрога Г.И.Вилламову по поводу этого: «Мне необходимо знать, совсем ли отпевать тело при отправлении отсюда, или отпевание будет в Санкт-Петербурге, которое, ежели осмеливаюсь сказать свое мнение, приличнее, полагаю, сделать бы здесь, ибо хотя тело и бальзамировано, но от здешнего сырого воздуха лицо все почернело, и даже черты лица покойного совсем изменились, через несколько же времени и еще потерпят; почему и думаю, что в Санкт-Петербурге вскрывать гроба не нужно, и, в таком случае, должно будет здесь совсем отпеть, о чем и прошу вас испросить высочайшее повеление и меня уведомить через нарочного».

13 марта 1826 года в 11 часов при сильной метели погребальная процессия направилась из Казанского собора в Петропавловскую крепость. Она следовала по Невскому, Большой Садовой, Царицыну лугу, через Троицкий мост. В тот же день происходили отпевание и погребение. Во втором часу пополудни пушечные залпы возвестили миру, что Александр предан земле.

За несколько дней до погребения Николай I писал Лагарпу следующее: «Посреди самого печального торжества и, так сказать, на могиле того, коего мы оплакиваем кончину, отвечаю вам на письмо ваше от 16 января. В подобную минуту мысль моя должна, по естественному течению, перенестись на вас, и я еще живее мог оценить те чувства, кои вы мне выражаете. На ваших глазах, вашими попечениями развивались первые семена тех благородных качеств, которые из императора Александра сделали славу России и которые приобщили все человечество к плачу об его утрате. Мое сердце подсказало мне то, что должно было происходить в вашем, когда вы имели несчастие узнать, что этот великий монарх взят от нас, от нашего уважения и наших надежд. Связь, существующая между нами вследствие этой общей скорби, останется для меня всегда священной. Поверьте, что я никогда не забуду ни привязанности к вам покойного моего брата, ни минут, проведенных мною самим с вами, и что мне всегда приятно будет возобновить вам уверения в искреннем моем уважении».

В то время, когда схоронили Александра, его вдова, императрица Елизавета Алексеевна, еще находилась в Таганроге, она чувствовала себя все хуже и хуже. Несомненно, что на нее резко повлияла смерть Александра, с которым у нее наладились было уже отношения во время пребывания в Таганроге; такой удар перенести было нелегко – и она его не перенесла.

12 апреля Волконский пишет императору Николаю из Таганрога следующее: «Долгом почитаю вашему императорскому величеству всеподданнейше донести, что слабость здоровья вдовствующей государыни императрицы Елизаветы Алексеевны вновь увеличивается. Сверх того, ее императорское величество чувствует в груди иногда сильное удушье, которое мешает даже говорить, и сама изъявила г-ну Стоффрегену опасение водяной болезни в груди. Хотя г-н Стоффреген не уверен, что таковая болезнь существует, но начинает, однако, сильно беспокоиться, предложил ее величеству лекарства для предупреждения оной и надеется, что предполагаемое путешествие может отвратить сию болезнь.

В прошедшую субботу, 10 числа, государыне императрице угодно было повелеть переставить походную церковь в ту комнату, где покойный государь император скончался; может легко быть, что воспоминание горестного происшествия производит сие действие над ее величеством. Не менее того не могу скрыть пред вашим императорским величеством крайнего опасения худых от сего последствий».

21 апреля Елизавета Алексеевна выехала из Таганрога, она направилась в Петербург на Харьков, Калугу. Здесь должно было состояться у нее свидание с императрицею Марией Федоровной, выехавшей к ней навстречу из Петербурга.