Однако, несмотря на все страдания и горе, свою семью Александр Петрович описывал так: «Основная черта характера нашей семьи – смеялись над всем и в первую очередь друг над другом и над самими собой. Мы любили смеяться, поддразнивать друг друга, смеялись в радости и в горе, смеялись над властью, над Богом и чертом, имели большую любовь и вкус к смешному, остроумному, острому словцу. Дед, отец, мать, братья и сестры.

Слез нам выпало, однако, в жизни гораздо больше, больше, чем смеха.

И все были добры к людям».

Осенью 1903 года отец отдал Сашка в четырехклассную приходскую школу. Довженко вспоминал: «Прошли чуть позже сенокос и жатва. Созрели груши и яблоки на Спаса. Малина и вишни отошли давно. Штаны мне сшили новые, длинные и повели в школу». Я. Назаренко, в детские и юношеские годы друживший с будущим Мастером, в своих воспоминаниях писал: «Во все годы нашей учебы Александр Довженко верховодил, но не выскакивал вперед, не заискивал перед учителями, всегда держался с достоинством. С друзьями вел себя ровно, спокойно, требовательно. Никогда не пытался показаться лучше, чем он был. Бодрость, энергия и полет его мысли покоряли всех. К нему невозможно было испытывать средние чувства: или поклонение, или завистливая враждебность».

Однако настоящее обучение великого художника началось гораздо раньше, потому что красоте и гармонии маленький Сашко учился у самой природы. С детства мальчик любил все живое – животных, цветущие яблони, травы; в мечтах переселялся в мир сказочных героев. На всю жизнь запомнились и нашли свое отражение в «Зачарованной Десне» душистые сенокосы на придеснянских лугах («самое красивое место на всей земле»), рыбаки вместе с отцом на рассвете, осенний сбор грибов, первые мозоли на руках от косы и цепа, таинственная Десна, вся природа Черниговщины, щедрая на краски с ее прозрачно-синими озерами и живописными огородами. Все это порождало у ребенка чувство восхищения красотой, влияло на формирование его мировоззрения. Одним из решающих факторов формирования характера будущего художника была любовь к природе, к ее вечной и загадочной красе, которую он пронесет через всю свою беспокойную жизнь. Позже Довженко выразил мнение, которое помогает понять глубинные истоки его творческой фантазии – без горячей любви к природе человек не может быть художником. Он мог бы также сказать: всем лучшим, что было в нем, что он перенес из очарованного детства в свои неповторимые художественные миры, он обязан неутомимым трудолюбивым землякам, своим многострадальным родителям, нежная сыновняя любовь к которым жила в его сердце. Ощущение красоты и гармонии помогало не только видеть и понимать прекрасное, но и наполняло душу грустью от постоянной дисгармонии быта и отношений. Племянник Довженко Тарас Дудко вспоминает: «Как-то Александр Петрович зашел в Союз кинематографистов, увидел в зале рояль и даже возмутился: «Как может рояль стоять в таком убогом зале? Здесь должен быть хороший полированный пол». Приехал Рыльский из Киева, остановился в гостинице «Москва». Довженко заглянул к нему в гости, увидел картину над кроватью и спросил: «Почему ты терпишь эту гадость?»

Александр Петрович был человеком наблюдательным, ранимым, нетерпимым к безобразию. Почему он везде сажал сады – на Одесской киностудии, на Киевской, на «Мосфильме»? Его душа искала красоты. Чистота и красота были для Довженко главными условиями труда. Так же и в быту: когда гостил у нас, кровать была аккуратно заправлена, на столе – порядок и чистота. Помню такой случай… Мы с ним как-то сидели на кухне, и моя мама подала на стол сметану, не выложив из банки. Я заметил, что дядя Александр как-то сник. Человеком он был деликатным и маме ничего не сказал, но его словно током ударило. Его ранило то, что обычному человеку казалось естественным.