– Даник, – виновато говорит Алекса. – Прости, я не знала, что ты с утра медитируешь. Я шоколада хотела попросить, к завтраку.

– Шоколада? – радостно уточняет Даник. Растрёпанная шевелюра скрывается в оконном проёме, а через пару секунд Даник высовывается из входной двери. – Заходи! Заходи!

Почему-то Даник очень любит, когда к нему приходят за шоколадом. Тёмный шоколад – это бизнес его родителей, они занимались этим ещё до его рождения. Может быть, проносится в голове у Алексы, Даник считает шоколад кем-то вроде старшего брата или сестры? Тогде неудивительно, что ему так нравится, когда кто-то собирается забрать часть шоколада на съедение, думает Алекса и слегка улыбается своим мыслям. Она этого не видит, но прямо сейчас, озарённая утренним солнцем, с лёгкой улыбкой на губах, она прекрасна. Во всяком случае, так считает Даник, который медлит не меньше пяти с половиной секунд, прежде чем опомниться и отправиться за шоколадом.

– Вот! – гордо произносит он, водружая шоколад на садовый столик, занимающий чуть ли не половину их крыльца. Судя по звуку, который производит сгружаемый шоколад, весу в нём килограмма два.

– Даник!!! – восклицает Алекса.

– Много, да? – привычно вздыхает Даник, поправляя огромные очки, и бросает на Алексу умоляющий взгляд. – Ну пожалуйста, Лексик, возьми, пожалуйста! Это опытные образцы. Там их ещё килограммов пять в кладовке. Не могу больше на это смотреть. И нюхать больше не могу. Весь дом пропах шоколадом.

Алексе кажется, что нет ничего прекраснее дома, пропахшего шоколадом. Тем более такого, как у Даника, – огромного, уютного, с увлечёнными интеллигентными родителями и дружелюбными соседями. Но Алекса признаёт право Даника иметь собственную точку зрения на шоколадный вопрос. В конце концов, у каждого своё страдание в этом мире. У Даника вот – избыток шоколада. У неё, Алексы… Она решительно встряхивает головой, отгоняя грустные мысли, улыбается Данику.

– Ладно уж. Возьму твой дурацкий шоколад. Отнесу сэнсэю немножко.

– Сэнсэй любит молочный, – лицо Даника озаряет лукавая улыбка. Он немедленно убегает и возвращается со здоровенной коробкой. – От нас обоих! А?

В такие минуты Алекса сожалеет о том, что не знает никаких интересных взрослых слов, чтобы убедительно характеризовать Даниковы хитрость и изворотливость. Она глубоко убеждена, что такие слова существуют, они даже почти вертятся у неё на языке… но до разума, увы, никогда не доходят. Унылое воспитание! Лучше бы она была как Вера Сократовна. Веру Сократовну нежно обожают все члены «великолепной шестёрки». В сложных жизненных ситуациях она споообна извергать сложносочинённые ругательства на трёх или четырёх языках, которые не то что повторить – осмыслить в процессе не представляется возможным. В такие моменты сэнсэй обычно говорит, что Вера Сократовна ближе всех остальных учеников подошла к просветлению, и тихо, но очень заразительно смеётся. Если бы лошади могли ржать совсем-совсем тихо, они ржали бы в точности так, как смеётся сэнсэй.

Алексе очень нравится, когда он смеётся.

– Даник, – говорит она с улыбкой в голосе. – Ты хоть тележку мне дай, что ли. Или рюкзак. Как я обратно-то побегу?

Дома Алекса разбирает рюкзак: огромная гора шоколадных плиток, брусочков и конфет стыдливо пытаются прикрыться двумя сырниками в бумажном пакетике. Налицо явный дисбаланс и отсутствие гармонии. Алекса качает головой, некоторое время почёсывает в затылке, глядя на груду шоколада, потом быстро выуживает оттуда две крошечные плитки в невзрачных обёртках без картинок и надписей, укладывает всё остальное в шкафчик. Ничего, на общем собрании быстро съедят, думает Алекса. Правда, ей тут же приходит в голову, что на общее собрание Даник, разумеется, притащит ещё шоколада из своей бесконечной кладовки. Алекса тяжело вздыхает и прикидывает, не надо ли ей поискать какой-нибудь детский дом или больницу для сбыта шоколадных излишков. Придя к выводу, что шкафчик пока не лопнул и от стены не отвалился, а значит, и серьёзной проблемы пока нет, она с облегчением вздыхает и начинает варить кофе.