– Владетель Монтфортский! Воротитесь к Королю, и объясните ему, что он может по желанию лишить меня владений и вассалов, но пусть не надеется покорить своей воле сердце Изабэллы Куртенайской: рука её будет отдано только тому, кого она найдёт достойным; ни чьих советов на этот счёт ей не требуется.

– Что за высокомерие! Такие ли слова должна говорить питомица опекуну своему Государю? Сказал Монтфорт, кусая до крови губы свои от бешенства.

– Назовите лучшие слова мои – словами женщины гонимой, но не слабодушной, которая обращает их к своему притеснению, сказала Изабэлла голосом, прерывался от волнения.

Ропот распространился по зале. Крестоносцы, негодуя на грубость и наглость де Монтфорта, потеряли всё уважение, которое готовые были изъявить ему, как Перу Франции и вождю, избранному Церковью. Барон Куртенайский не мог больше оставаться безгласным.

– Изабэлла, сказал он, подумайте, вы питомица Короля, и в случаи отказа лишитесь всего: и замка и земель и вассалов.

– Я вам объяснил уже Граф де Монтфорт, что Король может лишить меня всего, но я никогда не буду женою его любимца.

Трепещущая, истощённая сильным волнением, Изабэлла опустилась в кресла, и с трудом дышала. Горничные, окружающие Госпожу свою, желали освежить ей дыхание, приподняли покрывало, но она в ту же минуту опустила его снова. Между тем лицо её, выражающее внутреннее волнение, и оттенённое упавшими в беспорядке волосами, исторгало у присутствующих вопль удивления. Сам свирепый де Монтфорт был тронут, по-видимому и сказал в полголоса.

– Клянусь честью, если бы я знал, что Баронесса так худо выслушает эту новость, то просил бы Короля Филиппа послать вместо меня другого посланника. Впрочем, сударыня, прибавил он, как бы стараясь чем-нибудь её утешить, быть может ещё найдётся средство уклониться от повиновения, не жертвуя за то именем. Будь я вашим рыцарем, то с радостью предложил бы копье за вас.

– Благодарю за предложение! Посланный Филиппа едва ли может придать себе более цены в глазах моих; но я готова его выслушать, если он предложит мне честное средство к избавлению.

Граф Монтфорт в смущении, повёртываясь в креслах, сказал: признаться, я плохо знаю язык понятный дамам; но если предложением благородного союза оскорбил вас, то готовый объявить средства к избавлению, как вы говорите; только должен предупредить, что без величайшей опасности нельзя покуситься на это средство.

Уверяют, будто многие из рыцарей, окружавших кресла Изабеллы, услышав слова эти, почувствовали, что быть может объявлении Изабэллы о готовности пожертвовать скорее всем богатством, чем подчинить себе воле Филиппа, охладило пламень их усердия, но его не могло возжечь снова страшное условие избавления Баронессы.

– Когда я оставлял Короля, продолжал Монтфорт, он, шутя, сказал мне: ты верно найдёшь крепость с сильной обороной; но смотри, если станут противиться моей воли, выполни, как следует долг свой. Я отвечал Филиппу в том же тоне: Государь! Ручаюсь головою за успех посольства, будучи твёрдо уверен, что ни один поклонник красавицы Баронессы не вздумает померяться силами со мною. Но если найдётся хоть один рыцарь среди мишурной толпы твоих поклонников, Изабэлла, зови его именем неба. Пусть летит к тебе на помощь; вот вызов к битве. С этими словами он бросил на пол железную перчатку; звуком её падения огласились своды залы, и Барон Куртенайский задрожал на своём стуле.

– Вот ответ мой! Вскричала Изабэлла, бросая свою перчатку, и в это же мгновение Паладур уже держал перчатку Монтфорта, и поклонившись почтительно Изабэлле, объявил, что принимает вызов, если только она удостоит признать его своим защитником.