– Ты заблуждаешься, безрассудный! Сказал Епископ Тулузкий таким голосом, который наложил молчание на свирепого вождя; ты видишь вокруг себя людей, посвятивших душу и тело Св. Церкви, истребляя врагов её. Не смотря на то, что воины эти украсили себя шелковыми нарядами, их головы и плечи привыкли выносить бремя стальной одежды. Впрочем, благородный Монтфорт, прибавил тише Епископ, руки наши уже несколько времени связаны. Делила Ватиканская оковала могущественного человека. Ждём новых повелений Легата, или лучше сказать, его подруги, которая родилась в Лангедоке, и от того почувствовала безумное сострадание в Альбигойцам. К тому же умом Легата овладел один монах, называющейся Отцом Монткальмом, истинный отшельник, пустынник, столпник, ну, назовите его как угодно. Этот монах говорит более проповедей, чем все Доминиканцы вместе, творит чудеса и такие вещи, что я не намерен с ним поссориться. Легат употребил его на заключение с Альбигойцами перемирья, только ненадолго, понимаешь. И так, зная теперь все обстоятельства, сделай одолжение говори умереннее и перестать мешать общему веселью.

– Ладно! Сказал де Монтфорт наконец, хотя и с трудом, словами Епископа. Так я могу теперь отложить в сторону оружие, и в ожидании чаши мальвазии3, познакомиться с внутренностями этого пирога!

Изабеэла, будучи оскорблена грубым тоном Графа, и видя, что люди его, не уважая ни пола её, ни достоинств, готовы были сделать примера господина, встала с намерением выйти из залы.

– Останьтесь, останьтесь! Закричал Граф, заметив движения Изабэллы. Неужели хотите вы уйти, не выслушав придворных новостей, не расспросив о причёске Королевы Ингельберги, или о цене драгоценных камней на её поясе? А кажется, для дамы это самый любопытный предмет, особенно в устах такого женского угодника, как я.

– Мы выслушаем вас в другое время, надеясь, что мальвазия не истребит из памяти вашей того, что сказать хотели, отвечала Изабэлла с достоинством оскорблённой женщины.

– Помилуй Бог! Слова мои не терпят отлагательства; я обязан выполнить препоручение моего Государя, громогласно проговорил Монтфорт.

С этими словами он быстро привстал с кресел. Изабэлла, бледная, безгласная, стояла перед ним с робостью, но

благородством.

– Баронесса Куртенайская и Боревуарская! Воскликнул де Монтфорт, я пришел объявить тебя, как питомец Короля Филиппа, что он обещал руку твою владетелю д’Оберваля. Пятьсот рыцарей моих и воинов будут охранять тебя на пути ко Двору Французскому, в ожидании того, приветствую будущую супругу д’Оберваля.

Он подошел к Изабэлле, и хотел взять её за руку, но она с гордостью оттолкнув его, отвечала: – Граф Монтфортский, знайте, Изабэлла Куртенайская не позволит Королю дарить своих любимцев её рукою словно вещью; она хочет быть свободна в выборе супруга.

– Что за надменность! Как питомиц Филиппа, ты должна уступить, а не сопротивляться его воле. Да впрочем, ты и не можешь ей противиться. Я предлагаю тебе супруга благородного, храброго, любимца Государя. – Чего лучшего желать женщине?

– Свободы, той свободы, в которой не отказывают последней крестьянке; почему же хотят отнять её у наследницы Владетельного Дома Куртенайского и Боревуарского?

– Тебе известен закон, или лучше сказать, воля Государя; он властен располагать тобою и твоими обширными владениями; по крайней мере, не иначе как ценою половины твоих сокровищ купишь ты права располагать собою. Истощение казны Королевсокй от войны с еретиками, беспрерывное наблюдение за движениями Короля Английского и многие другие обстоятельства, которых нельзя открыть женщине, вынудили Филиппа избрать тебя наградою одному из своих любимцев.