– И где бы я это печатал? – не без раздражения возразил я.

– В самиздате.

– Ты это серьёзно?

– А почему бы и нет?

– Вот ты бы и попробовал!

– Шутишь? Я же двоечник.

Иван наполнил рюмки. Ножом он не пользовался. Наколов эскалоп на вилку, отгрызал кусок с остервенением первобытного человека.

Я рассматривал картины и решал задачу: в которой из них хотел бы сейчас оказаться? Бывая в ресторане, я всегда задавал себе этот вопрос. Ответ зависел от настроения. Поэтому я любил задавать этот вопрос тем, с кем приходил в ресторан. Благодаря ему можно было практически безошибочно определить внутреннее состояние человека. Это был прекрасный тест.

– Где бы ты сейчас хотел оказаться, Вань? – спросил я.

– В смысле? – не понял Иван.

– В каком месте, изображённом на картине, ты хотел бы сейчас оказаться?

Иван осмотрел то, что было перед ним, затем, обернувшись всем корпусом, оглядел то, что было сзади.

– Там, у кипарисов, – сказал он.

– Почему?

– Тянет в Г-гагры.

– Ты отдыхал в Гаграх?

– Я возил туда г-г-говядину.

Иван взял салфетку, вытер губы, скомкал её и бросил на стол.

– Там есть ресторан, построенный каким-то принцем, – сказал он. – Я л-л-любил в нём сидеть.

– Тот самый, напротив которого расположен парк с пеликанами? – уточнил я.

– Верно. Иногда я кормил их. Пляжи были почти пусты. Тогда г-г-грузины с абхазами письками мерялись. Были введены в-в-войска, объявлен к-к-комендантский час. Иногда на ул-л-лицах встречались п-патрули. Там я познакомился с одним с-с-старшим лейтенантом из Крыжополя. В ресторане мы с ним распили д-д-две бутылки «Кинзмараули», а н-на следующий день его убили. Я пошёл в рес-с-сторан и надрался, как свинья.

Иван плеснул себе водки и тут же выпил, будто вдохнул свежего воздуха.

– Слушай, ты помнишь, как в п-п-первый г-год после школы, после в-в-вечеринки у кого-то из наших, мы вдвоем бродили по городу?

Иван подался вперёд. Мне казалось, он боялся, что я скажу: «Нет, не помню». Но я помнил.

– Да, – сказал я, – мы хотели начать революцию.

Иван обрадовался моему ответу и откинулся на спинку стула.

– Да-да, это была осень, – сказал он.

– С мясокомбината несло какой-то вонью, – вспомнил я.

– Я там работал, – сказал Иван.

Безула налил себе остатки водки, подозвал официантку и заказал ещё бутылку. Я понимал, что она – лишняя, но возражать не хотелось.

– Ты говорил, что идеи революции преданы и всё нужно начинать сначала, – сказал Иван.

– Все оказалось иначе: сами идеи были ущербны.

– Всё равно надо было что-то делать.

– Нас передушили бы, как мышей!

Иван ухмыльнулся. Он ухмылялся часто во время нашего разговора. Раньше у него такой ухмылки не было.

– Так все рассуждали, – сказал Иван. – П-п-потому и жили в-в-в дерьме. Я часто пускал в ход кулаки. На мясокомбинате воровали мясо, я устроил скандал. Меня выгнали. Но в-в-начале посадили в кутузку. Я устроился на рефрижераторные поезда. Там я т-т-тоже набил морду бригадиру за то, что в-в-воровал мясо. Как там воруют! Максим, весь мир в-в-ворует. Ты знаешь об этом? И я теперь в-в-ворую. Мои к-к-кулаки устали. С их помощью мир не переделаешь. Надо было по-другому.

– Мы бы сгнили в тюрьме.

– А что я делал здесь – не гнил?

Хмель туманил голову. Вещи потеряли чёткость, словно были написаны Камилем Коро. Дым от наших сигарет вился красивыми струйками и растворялся под люстрой.

– С-с-сегодня жизнь меняется, – говорил Иван. – Но без нас с тобою. Мы тут ни при чём.

Неожиданно я отметил, что вторая бутылка на две трети пуста. По обе стороны ресторана прибывали и уходили поезда. Когда вагоны трогались, казалось, что это не поезда идут, а ресторан с огромной люстрой, с картинами, с кухней, из которой несло пригоревшим луком, качнулся и поплыл…