– Если ты собираешься и дальше валяться в постели, – Аластор по своей привычке аскета называл постелью всякое место, где был расстелен кусок овечьей шкуры или куда ложился он сам, – то оставайся здесь и жди моего возвращения.

– Вот уж нет! – вспыхнул Сашка и резко вскочив на ноги, бросился к извилистому желобу воды; там он быстро умылся, отряхнул тонкими маленькими пальчиками нехитрую одежду, и выпрямившись, застыл в покорном ожидании. Должно быть, это позабавило Аластора, и заставило быть мягче:

– Готов? – на всякий случай поинтересовался он. – Тогда вперед!

Скорый завтрак из маленьких диких яблок пришлось дожевывать уже на ходу, пробираясь сквозь невысокие узкие штольни. Кто и когда пронизал эту твердь скалы длинными ходами тоннелей, оставалась загадкой, но их протяженность вызывала восхищение и священный трепет. Они разветвлялись, широкой сетью шли в разные стороны, упирались в галереи, переходили одни в другие, и, в общем, умение Аластора ориентироваться в этой системе сложных коридоров, не пользуясь притом никакими инструментами, если, конечно, не считать за таковой самодельный факел в его руках, вызывало истинное, почти магическое восхищение. В любом случае, кто бы ни был архитектором этой вереницы бесчисленных коридоров, ясно было только одно – это был истинный лабиринт, в котором существовало множество ходов и ответвлений и, наверное, столько же и выходов на дневную поверхность. Подтверждение этой мысли пришло скоро, когда под ноги плеснуло узкую полоску карниза, висевшую над глубоким длинным ущельем. Сашка застыл на месте, прижавшись спиной к холодной глади отвесной скалы. Ему показалось, будто шумный гомон птиц раздается и сверху, и снизу и, схлестываясь воедино, сотрясает каменные горы до самого основания… Он вдруг ощутил этот трепет, почувствовал, как тот пробежал скоротечной волной по его телу; руки похолодели, лоб покрылся мокрой испариной, а одеревеневшие ноги, словно прилипли, срослись с каменным основанием узкого карниза. Впрочем, растревоженное волнующими впечатлениями воображение довольно быстро угасло, и разум позволил себе вновь взяться за дело. В скупом пейзаже он выделил теперь только тонкую, темно-бурую линию, скользившую над огромной серой бездной. Она будто висела в воздухе и казалась тоньше каната, хотя истиной ее ширины вполне хватило, чтобы вместить, не создав затруднений, двух человек с плотной поклажей за плечами.

Сашка сжал пальцы – рука интуитивно вцепилась в край расщелины, напоминавший неровный, арочный свод – и взглядом пробежал по неровной линии узкого выступа. Дальнейший маршрут виделся сущим испытанием, вдоль отвесных скал, по тропинке усеянной мелким камнем, куда-то вдаль, от которой веяло ледяным холодом, хотя над горной грядой висело раскаленное добела солнце. Стоило отдышаться, прийти в себя и ни в коем случае не смотреть вниз. Это правило известно, кажется, всем, но как же трудно, стоя на вершине, не податься этому глубинному чувству. И Сашка не выдержал. Чуть наклонившись, он всмотрелся на дно стелившегося под ногами ущелья, заваленного камнями и огромными глыбами, и тут же, почувствовав головокружение, вновь вжался в стену.

Аластор оказался неподалеку, всего в нескольких метрах от застывшего в немом оцепенении мальчишки. Его взгляд, брошенный вскользь, верно означал что-нибудь вроде «я же тебе говорил, сиди в пещере», но на месте он долго не задержался; отшвырнув в сторону чадящий факел, Аластор ничтоже сумняшеся вновь двинулся вперед, всем своим видом показывая, что тратить время на пустые уговоры он не собирается.