Максим, пребывая в ступоре, ощупал пустое кресло рядом с собой, даже все еще застегнутый ремень зачем-то подергал. А после вызвал стюардессу и путано рассказал о пропаже человека, при этом виновато и очень смущенно улыбаясь, только бы его не сочли умалишенным. Все оказалось гораздо хуже, чем полагал Максим: лучше бы бортпроводница решила, будто он и вправду не в своем уме, мило и понимающе улыбнулась, предложила воды и удалилась к себе. Так ведь нет! Она доложила обо всем командиру, и поднялась тихая паника. Ведь и проводница хорошо запомнила странного типа арабской наружности, особенно его запах.

Но обнаружить беглого пассажира в самолете не удалось. Не было его ни под креслом, ни в туалетах, ни на полках, забитых ручной кладью (интересно, как бы он туда забрался?), ни в подполе, где переплетаются километры проводов и ютятся различные тяги, трубопроводы и диковинные механизмы! В общем, поиски не увенчались успехом, и командир принял решение вернуться на аэродром, где пассажиров высадили, тщательно проверили и загнали в накопитель, а самолет уже более основательно обыскали вдоль и поперек. Говорят, даже собаку вызывали, но и та оказалась бессильна разгадать арабскую загадку: неизвестный словно сквозь фюзеляж провалился.

Несчастный Максим промучился в накопителе целых пять часов, томимый недобрыми предчувствиями, а после забылся беспокойным сном.

– Чтоб тебя скорпион ужалил в голую пятку! – проворчал злой донельзя Ахмед, закидывая на спину давно опостылевшую, неудобную подставку под масляные лампы, связанную из бамбуковых палок. Он нервно одернул кожаные ремешки, впившиеся в его худые плечи, отчего медные лампы тихонько звякнули. – Кривоногий тушканчик, отрыжка верблюда, ханурик магрибский! У-у, ненавижу!

Кто такой ханурик, Ахмед не знал – мало ли он нахватался диковинных словечек от своего бывшего предводителя, исчезнувшего неизвестно куда прямо с площади во время суда. Но слово это, как казалось бывшему разбойнику, полностью отражало суть ненавистного колдуна, к которому Ахмед случайно прибился после удачно совершенного побега. Ахмеду тогда казалось, что в его жизни наступит просвет, и она забьет ключом. Еще бы, такой крупный и известный колдун, сколько зла можно с ним на пару сотворить! Но прошло уже два года, а все застопорилось на торговле проклятыми лампами с несуществующими джиннами. Торговать приходилось, разумеется, Ахмеду. Колдун же всецело был поглощен поиском настоящей лампы с джинном и ни о чем другом не помышлял.

– Что ты там ворчишь, бездельник? – донеслось до ушей Ахмеда, которому никуда не хотелось идти, и потому он нарочито долго натягивал поношенные, местами дырявые чувяки.

– Ничего, господин, – отозвался Ахмед, скрипнув зубами. – Вам показалось.

– Тогда почему ты еще здесь?

– Не беспокойтесь, я уже ушел, – буркнул Ахмед, распахнул дверь и, оглянувшись через плечо, вышел на двор.

Колдун проводил слугу недобрым взглядом и отвернулся, продолжив заниматься своим проклятым Аллахом занятием.

– Чтоб глаза твои повылезали, а самого скрутило в три дуги, – еле слышно проворчал Ахмед, закрывая за собой скрипучую дверь. – Нет! Лучше в пять! Хотя ему вряд ли уже хуже будет…

Тощий и косолапый престарелый колдун Абаназар действительно напоминал скрюченное дерево, его длинные суставчатые пальцы – кривые обрубленные ветви или крабьи лапки, а лицо по форме и цвету походило на сморщенный сушеный финик. Был колдун лыс, почти безбров и вечно недовольно тряс жидкими остатками козлиной бородки, придерживая пальцами огромную чалму, чтобы та ненароком не свалилась с его несоразмерно маленькой головы. Ахмед терпеть не мог скупого, вечно всем недовольного старикашку, но не без причины побаивался – колдун как-никак. Вдруг возьмет, да и обратит во что-нибудь эдакое. Колдун из Абаназара, по правде сказать, никакой, но в змею там или в жабу – так это запросто, подвернись ему кто под горячую руку. Неудачи последних лет сделали из Абаназара желчного, ворчливого старика, ведь лампа с джинном никак не давалась ему в руки, будто специально играла с колдуном в прятки. И не помогали Абаназару ни страшные опыты над животными, ни витиеватые заклинания, ни слышимый одному колдуну глас хитрых молчаливых звезд.