И все плюются слюной, все жадно хлопают ртами, все ныряют в муть один за одним. Топают сапогами.

– Мека!

Гриб взлетел на крыльцо и распахнул дверь.

– Мека!

В доме было пусто. Стол был вытерт, чай из чашек слит, вымытая сковорода стояла на печи. В спальне царил порядок: белье разложено по стопочкам, кровать заправлена, покрыта лоскутным одеялом.

Гриб тронул печной бок – обмазанный глиной кирпич отзывался слабым теплом. Значит, не топлено с утра.

– Мека! Ты где?

Гриб выскочил наружу. В голове завертелось всякое. Канчак увел! Обиделась и ушла в Зыбь! Заблудилась в тумане! Ощущение потери скрутилось в животе, заставило Гриба двигаться чуть ли не вслепую. Под сапогами лопались неженки, орнамент из серых булыжников терял цельность – дурным животным он заполз на посадки, за которыми любовно ухаживала жена. Не разорил, но насвинячил порядочно.

– Мека!

Полоса тумана прошла сквозь.

Меку он нашел на заднем дворе, на недоделанной веранде, с которой открывался вид на холмы. Она сидела на скамейке, сложив руки на коленях, и неподвижно смотрела в Зыбь. Лицо ее было совершенно пустым. Но, заметив Гриба, Мека неуловимо изменилась, щеки и шея порозовели, глаза ожили.

– Гриб, – произнесла она, улыбнувшись.