Наконец, он появился. Она заметила, как он пробирается через толпу возле лавки мясника. Он с легкостью лавировал между людьми. Эстер слегка приподнялась, но потом заставила себя сесть. Они встречались так уже три месяца – ели свой обед на ступенях собора Святого Станислава, садясь все ближе и ближе друг к другу. Цветки на вишневом дереве превратились в ягоды, листья потемнели и стали сохнуть по краям.

Они беседовали, с каждым днем узнавая друг друга все лучше и лучше. Она узнала его имя – Филипп Пастернак – и даже примерила его фамилию к себе: Эстер Пастернак. Смешно! А когда ее младшая сестра Лия делала то же самое, Эстер велела ей не заниматься глупостями. Филипп учился в известном ателье своего отца, но тот не делал ему никаких поблажек. Филипп говорил, что рад этому (Эстер подозревала, что это не совсем так), потому что его не заставляют жениться – у него и без того «много работы».

Разговор сразу же пошел по накатанной колее. Эстер тут же сказала, что у Филиппа явный деловой талант. Филиппу это, очевидно, понравилось, он с благодарностью улыбнулся и довольно ворчливо (что было для него необычно) заметил, что «отцы не всегда во всем правы». Оба тут же оглянулись с виноватым видом – а вдруг кто-то услышал такое кощунственное замечание? Часы пробили половину часа, и оба поднялись. У Эстер сегодня была не самая приятная работа, но она об этом не думала – голова ее была занята совсем другим.

Она была почти уверена, что родители считают для нее замужество преждевременным и хотят, чтобы она получила профессию. Честно говоря, она и сама целых два года твердила, что мужчины ее совсем не интересуют – да и в будущем не заинтересуют. Мама при этих словах всегда улыбалась, и Эстер это страшно раздражало. Теперь же мамина улыбка вселяла какую-то надежду. Нет, они с Филиппом не говорили о свадьбе – даже об ужине или прогулке в парке. Да и обедали на ступеньках собора Святого Станислава они будто случайно, не сговариваясь. Их окружал плотный пузырь ритуала, и оба стеснялись проткнуть его – а вдруг это все разрушит.

– Эстер! – громко крикнул Филипп.

В этот самый момент к остановке подходил трамвай, и Эстер на какое-то мгновение показалось, что Филипп попытается перейти пути прямо перед ним. Но, несмотря на очень странное выражение лица, он отступил, и несколько мучительных секунд Эстер видела только вагон трамвая. Потом он снова появился в поле ее зрения, пересек пути и снова крикнул:

– Эстер!

Она поднялась.

– Филипп! Все хорошо?

– Нет! То есть да… Со мной все хорошо… Но не с нашим миром, Эстер, не с Польшей…

– Почему? Что случилось?

– Ты разве не слышала?

Эстер удивленно посмотрела на него, и он шлепнул себя ладонью по лбу – так комично, что она чуть не расхохоталась. Но Филипп выглядел слишком встревоженным, и она сдержалась.

– Конечно, ты не слышала – или не спрашивала бы. Прости.

Филипп стоял на две ступеньки ниже, и их глаза впервые оказались на одном уровне. Эстер всмотрелась в его лицо – Филипп был слишком встревожен, чтобы смутиться.

– Пожалуйста, не томи, Филипп. Что случилось?

Он вздохнул.

– Германия вторглась в Польшу. Вермахт перешел границу, и всем нам грозит ужасная опасность.

– Ты собираешься сражаться?

– Возможно. Если еще есть время. Но, Эстер, они продвигаются очень быстро – им нужно захватить Краков и Варшаву.

– А Лодзь?

– Неизвестно, но похоже. Лодзь – промышленный город, а немцы это любят.

– Но они не любят евреев.

– Не любят, – кивнул Филипп. – Некоторые уже бегут на восток – забирают все ценное и бегут.

– И твои тоже?

Он покачал головой.

– Отец ни за что не бросит свое ателье. Даже если бы он решился…