3) Вместо духовного лица сделано светское – синдик.
4) Фебус, по роману развратный молодой человек, заменен нравственным и платонически влюбленным женихом.
5) Возмущений на сцене никаких не представляется. В 4-м действии говорят о намерении цыган освободить Эсмеральду из магистрата, в котором она находится не по распоряжениям правительства, но вследствие похищения ее Квазимодо.
6) Окончание пиэсы благополучное, Эсмеральда прощена, и порок в лице синдика Клода Фролло наказан.
Вообще в пиэсе и в разговоре действующих лиц соблюдено должное приличие, сообразное с духом русского театра».
Император познакомился с отчётом и написал резолюцию:
«Ежели так, то препятствий нет, ибо не та пьеса, а только имя то же».
Ну что ж, не мытьём, так катаньем… Пьесу стали готовить к постановке и главную роль цыганки Эсмеральды поручили Варваре Асенковой.
Конечно, это было произведение, ничем уже не похожее на то, что создал Виктор Гюго. Возмущённый такими переделками, критик Аполлон Григорьев писал: «Но боже мой, боже мой! Что же такое сделали из дивной поэмы Гюго? Зачем изменили ничтожного Фебюса в героя добродетели? Зачем испортили сентиментальностью ветреную, беззаботную Эсмеральду, девственную Эсмеральду, маленькую Эсмеральду».
Мотив любви никто не отменял
И вот наступил день премьеры, на которой произошли события, описанные в самом начале повествования об актрисе.
Премьера, на которой Варвара Асенкова, неотразимая в костюме цыганки, казалось, пела только государю и говорила на ходу подправленные фразы так, что, казалось, они обращены к нему.
Она словно призывала: «Мы в страну серенад полетим, мой любезный!»
Быть может, именно тогда и родилась сплетня, что Варенька Асенкова – любовница государя. Но главное было даже не в подозрениях зрителей, рождённых этой яркой сценой, – главное в том колоссальном триумфе актрисы, в том успехе, который ей никак не могли простить завистники.
Уже на последующих спектаклях она услышала из зала наряду с восклицаниями восторга шипение и пошлости.
Ну а что касается романа с государем, то придумать такое могло только воспалённое воображение людей, место которым разве что в психиатрической больнице. Ну что ж удивляться. Что касается великой бабушки Николая Павловича императрицы Екатерины II, там и не такое выдумывали, а ведь сходило и тиражировалось в истории. Ну представьте себе, как можно вести дипломатический приём, разговаривать с послом иностранного государства, в то же самое время обнимаясь за ширмой с фаворитом. Но ведь писали же, и читатели верили, как верили в то, что любовником Екатерины Великой был герой Отечественной войны Алексей Петрович Ермолов, который заступил на пост фаворита шести лет от роду, а покинул его в девять лет. Но такая информация и доныне кочует по интернету, взятая, впрочем, из книг!
Не учитывали те, кто распространял сплетни и доводил их до печатного слова, каково вообще было отношение императора Николая I к прелюбодеянию.
«Какое счастье жить семьей»
Во время путешествия по Европе, в котором в ту пору ещё великий князь Николай Павлович был представлен своей невесте, он разговорился о семье и браке с герцогом Орлеанским. Герцог признался, что необыкновенно счастлив в браке. И тогда Николай Павлович воскликнул:
– Какое это, наверное, счастье жить так, семьёй?!
– Это единственное истинное и прочное счастье, – ответил герцог.
Дочь поэта Фёдора Ивановича Тютчева Анна Федоровна, фрейлина цесаревны Марии Александровны, в своих воспоминаниях писала об императрице:
«Император Николай I питал к своей жене, этому хрупкому, безответственному и изящному созданию, страстное и деспотическое обожание сильной натуры к существу слабому, единственным властителем и законодателем которого он себя чувствует. Для него это была прелестная птичка, которую он держал взаперти в золотой и украшенной драгоценными каменьями клетке, которую он кормил нектаром и амброзией, убаюкивал мелодиями и ароматами, но крылья которой он без сожаления обрезал бы, если бы она захотела вырваться из золочёных решёток своей клетки».