По поводу этого исполнения в статье «Достоинство и честь» Марина Кузнецова (People’s History) пишет:

«Она [Варвара Асенкова] отказалась от натужного пафоса, от декламации с форсированным голосом, подкрепленной чрезмерной жестикуляцией. Актриса настояла, чтобы провести сцену сумасшествия Офелии без сопровождения оркестра, как того требовал канон. Её Офелия была печальной, трогательной и бесконечно несчастной девушкой, а не беснующейся. Догадывалась ли Варенька Асенкова, что не просто играет, как велит актёрская натура, а изгоняет с русской сцены позерство, искусственность и жеманство? Бог весть! Сердце у неё было умное. Но разодранное. В клочья».

Пасквилянты тоже готовы были рыдать от блестящего исполнения, но совершенно по-иному, нежели зрители, поводу. Зависть. Чёрная зависть. Тут же была сочинена очередная сплетня о романе Варвары Асенковой с её сценическим партнёром актёром Николаем Осиповичем Дюром (1807–1839), первым исполнителем роли Молчалина в знаменитой комедии Александра Сергеевича Грибоедова «Горе от ума».

В январе 1836 года Варвара Асенкова играла в водевиле «Девушка-гусар». Автором водевиля был драматург, мемуарист, историк театра и педагог Фёдор Алексеевич Кони (1809–1879), отец знаменитого юриста Анатолия Фёдоровича Кони. Газеты сообщили, что «при водевиле должен был раздаваться портрет В.Н. Асенковой, которая так прелестно играет роль Габриели. Портрет писан молодым художником Скотти, очень похож, но не поспел к сроку. Впрочем, его скоро получат многочисленные почитатели таланта г-жи Асенковой».

Ну а в мае 1837 года о водевиле «Гусарская стоянка» газета «Литературные прибавления к “Русскому инвалиду”» отметила:

«Публике особенно нравится здесь г-жа Асенкова-м., которая в белом кителе юнкера Лелева отбивает у своих начальников, поручика и корнета, всех женщин, за коими им вздумается приволокнуться. Но сказав: публике нравится здесь г-жа Асенкова, мы выразились относительно слабо: есть часть публики, особенно в креслах, которая приходит в восторг от этой артистки, не дает ей произнести слова без того, чтобы не загреметь рукоплесканиями, заставляет ее повторять каждый куплет, как бы он плох ни был, забывает иногда при ней даже первостепенные таланты нашей сцены и видит только ее одну. Мы помним: на прошлой Масленице давали “Фигаро”; г. Сосницкий был по обыкновению так хорош, как только мог бы желать сам Бомарше, – и что же? По окончании пьесы раздался крик: “Асенкову!” – и г-жа Асенкова, игравшая ничтожную роль пажа в мужском платье, – заметьте это! – была вызвана прежде; а о Сосницком вспомнили уже после Асенковой. Это уже слишком! Где же уважение к истинному высокому таланту? Бесспорно, г-жа Асенкова часто бывает мила, резва, но предпочитать ее Сосницкому, приходить от неё в фурор – право, грех. Всему должна быть мера».

Слишком много к тому времени появилось сплетен и пасквилей.

В Википедии отмечена такая история:

«Нервная, обидчивая, Асенкова едва приходила в себя от больных уколов, которые, не щадя, наносили её самолюбию товарищи по сцене. Известна такая история про её разговор с великим московским артистом М.С. Щепкиным:

“Находясь на гастролях в Петербурге, знаменитый Щепкин посетил представления водевиля “Полковник старых времён”. После спектакля Асенкова не могла не подойти к мэтру:

– Михайло Семёнович, как вы находите меня?

– Вы, конечно, ждёте похвалы, – жёстко ответил Щепкин. – Ну так утешьтесь: вы в “Полковнике старых времён” были так хороши, что гадко было смотреть”.

Михаил Семёнович Щепкин называл амплуа с переодеванием в мальчиков “сценическим гермафродитизмом”, намекая на то, что актриса с её талантом разменивается на ничтожные роли, хотя и самому ему приходилось выходить на сцену в точно таких же пустых недостойных пьесках и водевилях».