Солнце улеглось на крыши и назойливо лезло в глаза, так что мне приходилось заслоняться от него другой стороной улицы. Город был во власти тополиного пуха, и он скапливался у запруд поребриков, в изломах домов, возле мало-мальски выступающих из земли препятствий, которые в другое время могли заявить о своем существовании лишь заставив о себя споткнуться, а теперь вдруг стали укрытием для любопытных, живых, легких на подъем странников. Пух толпился у стен, фундаментов, ларьков, застревал в силках травы, бился о железные прутья решеток, перекатывался через тротуары и медленно кочевал по городу, сбиваясь в семьи, набираясь ватной плотности и веса. Вместе с пухом кочевали самонадеянные, разодетые самым легкомысленным образом люди. У всех были деловитые потемневшие лица, у всех была цель, и все ее скрывали.

Насытившись слепым, безутешным бегством, я взял такси и высадился у дома Ники, когда на земле уже сгустилась тьма, а подслеповатые облака в бледно-сиреневом небе теряли последние запасы света. Когда я вошел, Ника пытливо посмотрела на меня:

– Что-то случилось?

– Нет, нет, все в порядке! – поспешил я ее успокоить. – Просто долго шел пешком!

Когда мы легли, она красноречиво прильнула ко мне.

– Прости, Никуша, что-то я сегодня не в форме. Ты не обидишься? – обнял я ее, и когда она заснула, вернулся к нашему с Линой разговору.

Итак, вот правда, которую я ждал годами и как всякая правда она обескураживающе проста и бесцеремонна: женщина, с которой я пылинки сдувал, придумала повод и легла под чужого мужика. Иначе она, видите ли, не могла. Бывают, видите ли, долги, за которые приходится расплачиваться таким вот похабным образом. Дура, незатейливая сказочница! Да будет ей известно, что наука давным-давно занесла ее случай в антологию клинических казусов. Как сказано в одном старом английском фильме – незаконченное не забывается. По сути, измена ее была предрешена. Не измени она через восемь лет, изменила бы через десять, пятнадцать, двадцать. Сама того не ведая, она реализовала то, что намечтала много лет назад – то есть, поступила как Софи и Люси. И от меня здесь ничего не зависело: будь я хоть Аполлон – в потемках женской психопатии все боги серы. И ее нынешняя развратная жизнь есть продолжение той порочной траектории, по которой однажды покатилась ее покосившаяся натура. Не прибитая к наклонной плоскости соблазна гвоздями моральных устоев, она способна лишь катиться вниз, и того, кто встанет на ее пути она собьет, как кеглю!

Я долго еще ворочался на горячих углях подробностей. Мысли ветвились, плодились, наливались горечью, пока не уперлись в логичный вопрос: а что сделал бы я, доведись мне в ту пору встретить Нину? Ровным счетом ничего, с ходу одолел я его, лишний раз подтвердив первосортное качество моей любви в отличие от низкопробного суррогата моей бывшей. С этим чувством жалкого превосходства и заснул, и первой в мой сон вплыла на гостиничной кровати обнаженная Лина…

Утром я встал, как на войну и весь день был нетерпелив и невнимателен. Кое-как дожив до вечера, поехал к себе на квартиру и, бросив машину возле дома, отправился к Чистым прудам. Было свежо и ясно. Творя колдовство, я трижды обошел пруд. Поразительное дело, но то, что я собирался сделать в ближайшие полчаса никого из окружающих, кажется, не интересовало. О, этот безучастный мир невнимательных людей! Не хочу быть его частью!

Достав телефон, я позвонил Лине и услышал раздраженное:

– Я же сказала мне больше не звонить!

– Позволь зайти на минутку, я тут рядом! – заторопился я.

– Ты что, издеваешься? – с усталым удивлением отозвалась она.