Ее слова стучали по моим барабанным перепонкам, словно град по подоконнику и отскакивали от них с хлестким, металлическим боем. Чего она добивается? Хочет, чтобы я ее убил?!

…А еще у него есть такие резиновые штучки. Он ее ими разогревает, а потом пристраивается и доводит до безумия. Со мной-то она все боялась Костика разбудить, а в его хоромах кричи – не хочу. Поразительно, до чего он ловок: одновременно орудует своим Навуходоносором, дилдосом, играет с ее грудью, да еще умудряется целовать! Настоящий Юлий Цезарь! А иногда он подставляет ей свой зад, и она резиновой штучкой доводит его до крика, а после нежно жалеет и делает минет. Со мной у нее все оргазмы были на один фасон, а он ей показал, какая между ними разница, и когда она эту разницу прочувствовала, довел до мокрого оргазма, о котором она раньше слыхом не слыхивала. Это было что-то!..

Приятно возбужденная, она глядела на мое вытянутое лицо, словно спрашивая себя, словами какого еще калибра может пробить мою напряженную невозмутимость. Вдруг глаза ее вспыхнули отчаянным, преступным вдохновением.

…Однажды он предложил ей игру. Она согласилась, и он мягкими ремнями привязал ее к кровати. Она лежала, распятая, а он ходил вокруг нее с опасной улыбкой и примеривался. Она занервничала, захныкала, и тогда он стал щипать, скручивать и кусать соски – все больнее и больнее. Потом мучил самым большим фаллосом, а потом впился между ног и до крови укусил. Какое там кричала: она визжала от боли! Визжала и вопила, что он урод и садист. И тогда он с довольной улыбкой зажал ей рот и стал насиловать. Она мычала, дергалась и чувствовала себя так мерзко, так унизительно, пока неожиданно и против воли не пережила оргазм – отвратительный, мучительно резкий и в то же время удивительно милосердный. За ним второй и третий. Непередаваемые ощущения: как будто кто-то мучил и жалел ее одновременно! Он освободил ей рот, преобразился в саму деликатность, и она пережила четвертый, теперь уже благодатный оргазм. Как он потом объяснил, это были так называемые антиоргазмы. Закончив, он предъявил своего перемазанного кровью палача и пошутил, что лишил ее невинности. Она лежала, пустая и одуревшая, а он зализывал и нежно жалел ее рану. Так что теперь она знает все виды оргазмов и может выбирать тот, который больше подходит ее настроению. Ах, да что говорить – она с ним такую школу прошла, такое испытала! Кстати, он мечтает о ребенке. Что ж, она не против. Сестра у Костика есть, пусть еще и братик будет. Но только после свадьбы. Что у нас сегодня – почти июль? Значит, если она завтра соглашается, то на следующий год где-то в начале мая и родит. И еще она считает, что после родов я обязательно с ним должен познакомиться: как-никак родственниками будем…

– Ну все, хватит! – решительно перебил я ее. – Вот что я тебе скажу: теперь, когда мы все выяснили и не разругались в пух и прах, что мешает нам броситься друг другу в объятия?

– Ты что, идиот?! – возмущенно уставилась она на меня. – Я же русским языком сказала – я сплю с другим, я собираюсь за него замуж, я счастлива и почти беременна! Что тут непонятного?! Всё, мы разведены, мы чужие, и я знать тебя больше не желаю! Отстань от меня со своей любовью и женись, наконец, на расчестной-пречестной матери твоей дочери! Не для того я с тобой разводилась, чтобы ты ходил холостой! И не звони мне больше! – звенящей птицей взмыл ее голос, и она, резко повернувшись, быстро ушла, оставив меня оторопело смотреть вслед ее невесомому, темно-синему с перламутровым отливом бегству.

«…Твою мать, твою ж мать! Нет, вы когда-нибудь видали таких святых идиоток, а? Она, видите ли, специально развелась, чтобы я женился на матери моей дочери! Ну, не дура ли?!» – бежал я по городу, не ведая, куда и зачем. Инстинктивно взяв курс на Лужники, я двигался туда замысловатым путем: едва в моем движении намечалась прямота, как я тут же от нее отказывался в пользу ломаной уклончивости.