Если вы попробуете узнать жизни Гадеса до его преподавательской деятельности, то не услышите ничего, кроме сомнительных баек и историй, которые передавались из уст в уста среди студентов академии.

Однажды к профессору пришел колон, просивший избавить его жену от дурной привычки превращаться каждую ночь в волчицу. Гадес принял гостя, напоил вином, выслушал его душещипательную историю и дал ему копье с серебряным наконечником, вместе с добрым советом целиться в голову.

Теперь понимаете, за что Гадеса не особо любили в народе?

В середине четырнадцатого века один потомственный охотник на чудовищ поклялся, что охота за Гадесом отныне будет делом наследников его фамилии. Для профессора тогда это не стало сюрпризом, более того, он даже дурного в этом ничего не увидел. Наоборот, следующие полвека он вел научную работу над исследованием, носившим название: «Правила пропорциональной зависимости ужасных смертей к количеству героев в отдельно взятой благородной семье». Ну, или простыми словами: «Откуда берется новый семнадцатилетний охотник с гербом на дублете, если вся его семья была зверски убита двадцать лет назад?». Гадес так и не получил ответа на этот вопрос, но усвоил, что охотники за чудовищами плодятся лучше кроликов. Сделав вывод, что это очередной вселенский закон, профессор нарек его «Феноменом последнего Бальмонда». А затем переморил все способное говорить в радиусе пары десятков километров от места, где он тогда жил. Чтобы от работы не отвлекали, так сказать

А как, по слухам, он развлекался во время Усобиц … Вам, наверняка, известно, что до появления единой магической администрации дуэли не запрещались, а даже приветствовались. И вот, в то время профессор был действительно на высоте. Никто не скажет, насколько часто, но не раз и не два происходило так, что после победы в дуэли раззадоренный Гадес пленял душу опочившего соперника, после чего отправлялся к его семье. После таких визитов семьи куда–то пропадали, души несчастных соперников рвали глотки, в немом крике заливаясь призрачными слезами, а Гадес становился более улыбчивым часа эдак на четыре.

Но студенты знали Гадеса как древнего, злобного и невероятно злопамятного сухаря. И в тот момент этот древний, злобный и невероятно злопамятный сухарь был еще более озлоблен. И виной тому был Питер.

– Херрит … –полусказал–полупрошипел Профессор.

Голова Питера уже была готова вжаться в плечи настолько, что сделала бы его похожим на худощавую испуганную черепаху, а не на человека. Но Питер неожиданно осознал, что не владеет своим телом, и даже сжаться от страха у него не выходит.

– Херрит, это что БУНТ? Ты почему еще не у доски? – продолжал профессор. В аудитории заметно похолодало. Непонятно откуда опустились сумерки и затмили солнечные лучи, бившие из не зашторенных окон. Пять пар глаз, до того сочувственно смотревшие на остолбеневшего Питера, в ужасе зажмурились в ожидании чего–то ужасного, но обладательница шестой пары глаз резко вскинула руку:

– Профессор Гадес, он сразу пойдет, как только вы перестанете его держать – как всегда спокойным голосом произнесла староста.

Знаете, как оно бывает? На черном фоне серое кажется белым. И в тот момент Питер, да и все сидящие в аудитории, были рады голосу Доры, хотя до этого бы трусливо поежились. Нет-нет, во внешности этой низенькой, хрупкой черноволосой девушки не было ничего отторгающего, не подумайте. Наоборот, внешность её была очень и даже очень привлекательная. Бледная кожа, правильные черты лица, большие синие глаза могли влюблять в себя мужчин с первого взгляда. Если не одно «но». Это «но» заключалось в том, что, когда она проходила по улочкам своей родной деревни, соседские собаки скулили, скот начинал беситься в стойлах, а еще не умеющие ходить дети начинали плакать. Уже умеющие, в свою очередь, спешно учились убегать. Дора Тенебрис была потомственной ведьмой. Её род был настолько древний и знаменитый, что, если всех Тенебрисов вычеркнуть из учебника по истории магии, то он потеряет четверть своего объема и треть мерзких и кровавых деталей.