– Покончила с собой из-за отвергнутых чувств? Она такой человек? – Полина повернула голову в сторону Василисы и разомкнула веки. – Насколько хорошо ты ее знала?

– Но ведь…

– Ты уверена, что ее чувства были так сильны? – Полина задумчиво поджала нижнюю губу и неопределенно повела плечом. – А если и да, почему она это сделала в столь странном месте? Не в своей комнате и даже не напротив комнаты своего… парня. Это странно, не находишь? Что и кому она хотела доказать?

Василиса впала в ступор, так как слова Полины не были лишены смысла. Второкурсники жили на пятом этаже, а тот, из-за кого Соня потеряла голову, – на шестом. При этом труп был обнаружен на четвертом. Кроме того, соседка Василевской – Вероника Бунина – отчислилась чуть больше недели назад, а значит, Соня могла совершить суицид беспрепятственно и без лишнего шума. Крамольная мысль об убийстве привела Василису в дикий ужас.

– И почему Вишневский сказал, что ты не была знакома с Соней? – неожиданно спросила Полина, отвлекая Василису от тяжелых мыслей. – Что это за ход конем такой?

– Не знаю, – Василиса пожала плечами и низко опустила голову. Тонкие пальцы нервно теребили полы пиджака. – Сказал, что лишние проблемы мне ни к чему.

– Ну ладно, он кретин, а ты? Что за детский сад… – Полина досадно прикусила нижнюю губу. – Я думала, ты умнее.

Глухо застонав, Василиса подтянула колени к груди и спрятала в них лицо. Стыдно, совестно и, откровенно говоря, боязно. Острое чувство вины вдруг кольнуло где-то глубоко внутри за хрупкой клеткой ребер, оставляя ноющую рану. В горле возник жгучий ком, желавший вырваться наружу, но он не находил выхода. Вновь нахлынувшие слезы сдержать не было ни сил, ни воли.

Узкая ладонь требовательно накрыла затылок Василисы, а тонкие пальцы сжали мягкие волосы. Полина села ближе и потянула к себе плачущую Василису, встретившись лбами.

– Ты не виновата, – голос звучал успокаивающе, тихо и мелодично, словно колыбельная песня. – Слышишь?.. Не смей винить себя.

Василиса не знала, сколько времени прошло с тех пор, как они зашторили окна и, утомленные откровенным разговором, легли спать. Колычева лежала в теплой постели и буравила тяжелым взглядом потолок. Не могла уснуть: каждый раз, закрывая глаза, видела свисающее бездыханное тело и слышала беспощадный голос совести. Казалось, что она могла и должна была сделать больше. Корила себя за невнимательность и за то, что, возможно, упустила нечто важное в поведении Василевской.

– Поль… – тихо позвала Василиса, не отводя глаз, не мигая. Услышала легкое шуршание одеяла и тихое копошение. – Спишь?

– Да, – голос тихий, раздраженный и очень уставший. – Досматриваю прекрасный сон о том, что я староста факультета и живу в своей комнате одна-одинешенька.

– Вот как, – горько усмехнулась Василиса и смежила веки. – Не могу уснуть. Вижу ее. Думаю о ней… – голос дрогнул. – Страшно мне. Если ты права…

Раздался тихий вздох и шелест одеяла. Василиса услышала, как натужно скрипнула кровать рядом, почувствовала прогнувшийся матрас под собой и машинально повернулась спиной. Полина легла рядом, юркнув под одеяло, крепко обняла Василису и прошептала:

– Спи – станет легче.

Спустя мгновение усталость и теплые объятия увлекли в глубокий сон без сновидений.

Февраль. Год поступления Колычевой

[17.02.2023 – Пятница – 11:45]

В общей гостиной для членов президиума студенческого совета было тихо; в камине тлел слабый огонь; картины на стенах покрылись пятнами, их освещало февральское солнце, что пробивалось сквозь приоткрытые шторы; и слышалось мирное тиканье настенных часов. Натан Кауфман – староста факультета сценических искусств и кинематографии, – которого в России предписывалось называть Анатолий, хотя он и предпочитал оригинальный вариант, начал свой выходной день не так, как планировал.